Роман известной английской писательницы Шарлотты Бронте – классика женской литературы. В нем есть все, от чего так замирает сердце: первое робкое чувство, обманутые надежды, верные друзья и настоящая любовь. Судьба героини трагична, но, несмотря на множество жизненных трудностей, Джейн находит в себе силы бороться за свое счастье!

Новая глава романа похожа на новое действие в пьесе. И когда я на этот раз отдерну перед тобой занавес, читатель, вообрази себе комнату в милкотской гостинице «Георг», оклеенную безвкусными обоями, какие обычно бывают в гостиницах; вообрази ковер под стать обоям, обычную мебель, украшения над камином, олеографии на стенах и среди них обязательные портреты Георга III и принца Уэльского, а также картину, изображающую смерть генерала Вольфа. Все это освещает керосиновая лампа, висящая посередине потолка, и яркий огонь камина, возле которого я сижу в плаще и шляпке; моя муфта и зонтик лежат на столе, и я стараюсь распрямить свои иззябшие и онемевшие члены, скованные шестнадцатичасовым путешествием в холодный октябрьский день. Я выехала из Лоутона в четыре утра, а часы в Милкоте только что пробили восемь.

Но хотя тебе и покажется, читатель, что я чувствую себя в этой комнате очень уютно, на самом деле душа моя неспокойна. Я ожидала, что, когда приеду на место, здесь меня кто-нибудь встретит, и, спускаясь по деревянным ступенькам лестницы, которую служитель гостиницы приставил к дилижансу для моего удобства, надеялась, что услышу свою фамилию и увижу экипаж, готовый отвезти меня в Торнфильд. Однако ничего подобного не случилось, и когда я осведомилась у слуги, не спрашивал ли кто-нибудь мисс Эйр, я получила отрицательный ответ. Поэтому мне оставалось только попросить в гостинице отдельную комнату. И вот я ждала в тревоге, осаждаемая всевозможными сомнениями и страхами.

Какое мучительное ощущение для юного существа – почувствовать себя совершенно одиноким в мире, покинутым на произвол судьбы, терзаться сомнениями – удастся ли ему достичь той гавани, в которую оно направляется, сознавать, что возвращение, по многим причинам, уже невозможно. Правда, это ощущение смягчалось присущим каждому приключению очарованием, и меня согревало пламя гордости; но затем страх снова заслонял эти чувства; и когда по истечении получаса я все еще была одна, страх возобладал над всем. Наконец я заставила себя позвонить.

– Есть тут по соседству имение под названием Торнфильд? – спросила я слугу, который явился на мой звонок.

– Торнфильд? Не слыхал, сударыня. Я сейчас спрошу в ресторане. – Он исчез, но возвратился немедленно.

– Ваша фамилия Эйр, мисс?

– Там вас дожидаются.

Я вскочила, взяла свою муфту, зонтик и поспешила в коридор. Перед открытой дверью стоял какой-то человек, а на озаренной уличными фонарями мостовой я смутно различила очертания одноконного экипажа.

– Это, наверно, ваш багаж? – сказал человек отрывисто, увидев меня и указывая на мой чемодан, который стоял на полу коридора.

Он погрузил мой чемодан в экипаж, нечто вроде небольшой кареты; я тоже села в нее. Когда кучер закрывал дверцу, я спросила, далеко ли до Торнфильда.

– Миль шесть будет.

– А сколько мы проедем?

– Примерно часа полтора.

Он захлопнул дверцу, взобрался на козлы, и мы тронулись в путь. Мы ехали не спеша, и у меня было достаточно времени для размышлений. Я радовалась, что приближается конец моему путешествию, и, откинувшись на спинку этого удобного, хотя и скромного экипажа, отдалась своим мечтам.

«Вероятно, – думала я, – судя по простоте экипажа и кучера, миссис Фэйрфакс не очень богатая женщина. Тем лучше; я уже жила среди богатых людей и была очень несчастна. Интересно, одна ли миссис Фэйрфакс в доме с этой девочкой? Если это так и она хоть сколько-нибудь приветлива, я уверена, что мы поладим: во всяком случае, я буду стараться. Как жаль, что такие старания не всегда приводят к цели. В Ловуде я приняла решение стараться, была ему верна и добилась хороших результатов; но я слишком живо помню, как все мои попытки угодить миссис Рид встречали с ее стороны только насмешки. Дай Бог, чтобы миссис Фэйрфакс не оказалась второй миссис Рид; впрочем, если это и случится, я не обязана оставаться у нее. В самом крайнем случае я снова поищу себе места. Интересно, далеко ли мы отъехали?»

Я опустила окно и выглянула наружу. Милкот был позади; судя по обилию огней, это был большой город, гораздо больше Лоутона. Сейчас, насколько я могла судить, мы проезжали обширный выгон, но кругом были разбросаны отдельные дома. Я видела, что мы находимся в совершенно иной местности, чем Ловуд, – более многолюдной, но менее живописной, более оживленной, но менее романтической.

Дороги были грязны, ночь туманна. Кучер почти все время ехал шагом, и полтора часа, наверно, растянулись до двух; наконец он обернулся ко мне и сказал:

– Ну, теперь недалеко и до Торнфильда.

Я снова выглянула в окно; мы проезжали мимо церкви: я увидела на фоне неба очертания приземистой колокольни, колокола которой как раз вызванивали четверть. Я увидела также на склоне холма узкую полоску огней, – это был, вероятно, поселок или деревенька. Минут десять спустя кучер слез и открыл ворота: мы въехали, и они захлопнулись за нами. Мы медленно поднялись по аллее и скоро очутились перед домом. В одном окне сквозь занавески пробивался свет, все остальные были темны. Лошадь остановилась у подъезда. Я вышла из экипажа и вступила в дом.

Дверь отперла горничная.

– Прошу вас следовать за мной, сударыня, – сказала она.

Через большой квадратный холл со множеством высоких дверей она проводила меня в комнату, ярко освещенную свечами и пламенем камина, и я в первую минуту была почти ослеплена, таким резким показался мне этот свет после темноты, окружавшей меня в течение двух часов; когда я к нему привыкла, моим глазам представилась приветливая картина.

Вообразите себе маленькую уютную комнату; у жаркого камина круглый стол; в старинном кресле с высокой спинкой сидит самая чистенькая и аккуратная старушка, какую только можно себе представить, в чепце, черном шелковом платье и белоснежном кисейном переднике, – в точности такая, какой я рисовала себе миссис Фэйрфакс, только менее представительная и более кроткая. Старушка вязала. У ее ног, мурлыча, сидела большая кошка. Словом, это был совершенный идеал домашнего уюта. Трудно было вообразить более успокаивающую встречу для вновь прибывшей молодой гувернантки; здесь вас не угнетало никакое великолепие, не смущала никакая пышность. Когда я вошла, старая дама торопливо и радушно поднялась мне навстречу.

– Ну, как вы себя чувствуете, моя дорогая? Боюсь, что вы очень устали с дороги. Джон ведь везет так медленно, и вы, наверное, озябли? Подойдите к огню.

– Миссис Фэйрфакс, вероятно? – спросила я.

– Да, вы угадали. Садитесь же.

Она проводила меня к самому креслу, затем начала разматывать мой шарф и развязывать ленты шляпки; я попросила ее не беспокоиться.

– О, какое же тут беспокойство; ваши руки, наверно, совсем онемели от холода. Ли, приготовьте поскорей горячий грог и несколько сандвичей; вот вам ключи от кладовой.

И она извлекла из кармана чрезвычайно внушительную связку ключей и вручила их горничной.

– Пододвигайтесь же к камину, – продолжала она. – Вы ведь привезли с собой ваш багаж, дорогая?

– Да, сударыня.

– Я сейчас прикажу отнести его к вам в комнату, – сказала она и суетливо вышла.

«Она обращается со мной, как с гостьей, – подумала я. – Вот не ожидала такого приема! Я предполагала встретить холодность и чопорность! Что-то я не слышала, чтобы так обходились с гувернанткой; однако радоваться еще рано».

Она вернулась, сама убрала со стола свое вязанье и несколько книг, чтобы освободить место для подноса, который принесла Ли, и принялась меня угощать. Я была смущена тем, что оказалась предметом такого внимания, какого мне до сих пор никто не оказывал, и притом со стороны особы, в подчинении у которой я должна была находиться. Но так как она сама, видимо, не придавала этому никакого значения, я решила, что лучше спокойно принять ее любезность.

– Я буду иметь удовольствие видеть сегодня вечером мисс Фэйрфакс? – спросила я, подкрепившись.

– Что вы говорите, моя дорогая? Я глуховата… – отозвалась старая дама, приближая свое ухо к моим губам.

Я повторила свой вопрос несколько отчетливей.

– Мисс Фэйрфакс? О, вы, наверно, имеете в виду мисс Варанс? Фамилия вашей будущей ученицы – Варанс.

– Вот как! Значит, это не ваша дочь?

– Нет, я одинока.

Я охотно продолжила бы этот первый разговор, спросив, какая же связь между нею и мисс Варанс, но вспомнила, что невежливо задавать слишком много вопросов. Кроме того, я знала, что постепенно все выяснится само собой.

– Я так рада, – продолжала она, садясь против меня и беря кошку на колени, – я так рада, что вы, наконец, приехали; будет очень приятно жить не одной. Жизнь здесь имеет, конечно, свои прелести. Торнфильд – прекрасный старинный дом, но он уже давно запущен, хотя и сохранил прежнее величие; а все-таки в зимнее время тоскуешь и в самых пышных хоромах. Ли, конечно, хорошая девушка, а Джон и его жена вполне достойные люди, – но, видите ли, ведь это все-таки слуги, и с ними нельзя общаться, как с равными: нужно соблюдать расстояние, иначе потеряешь авторитет. В течение прошлой зимы (это была очень суровая зима, если помните, – то снег идет, то дождь и ветер), от ноября до февраля, мы здесь не видели никого, кроме мясника да почтальона, и я просто себе места не находила в одинокие долгие вечера. Правда, Ли мне иногда читала вслух, но, думаю, бедную девушку это только стесняло. Весной и летом здесь, конечно, лучше: совсем другое дело, когда светит солнце и дни такие длинные. А потом, в начале осени, приехала маленькая Адель Варанс с няней, ребенок сразу вносит в дом оживление; теперь еще вы приехали, и будет совсем весело.

Мне стало тепло на сердце от слов этой достойной старушки; я придвинула свое кресло поближе к ней и высказала искреннее пожелание, чтобы мое общество оказалось для нее таким приятным, как она надеялась.

– Но нынче я не дам вам сидеть поздно, – сказала она, – уже двенадцатый час, а вы были в пути весь день и, наверно, очень устали. Если ноги у вас согрелись, я провожу вас в вашу спальню. Я приказала приготовить вам комнату рядом с моей; правда, она небольшая, но, я думаю, вам там будет лучше, чем в одном из этих больших парадных покоев: в них только мебель красивая, но они такие пустые, унылые, я сама там никогда не сплю.

Я поблагодарила ее за внимание и, так как действительно чувствовала себя утомленной после длинного путешествия, выразила готовность уйти к себе. Она взяла свечу, и я последовала за ней. Проверив, заперта ли входная дверь, и вынув ключ из замка, она стала подниматься по лестнице. Ступени и перила были дубовые; окно над лестницей – высокое, с цветными стеклами; и это окно, и длинный коридор, в который выходили двери спален, напоминали скорее церковь, чем жилой дом. На лестнице и в коридоре было холодно, как в подвале, и веяло пустотой и одиночеством; поэтому я была рада, когда наконец очутилась в своей комнате – небольшой и обставленной в самом обычном современном стиле.

Миссис Фэйрфакс пожелала мне спокойной ночи, я заперла дверь и осмотрелась; приветливый вид этой маленькой комнаты сгладил впечатление от пустого унылого холла, огромной неосвещенной лестницы и длинного холодного коридора. И я поняла, что после целого дня физической усталости и душевного напряжения я, наконец, достигла безопасной пристани. Сердце мое исполнилось радости, и я опустилась на колени возле кровати, вознося горячую благодарность Тому, Кого надлежало благодарить, и не позабыла, перед тем как подняться с колен, попросить, чтобы Он ниспослал мне свою помощь и на моем дальнейшем пути и чтобы я оказалась достойной дарованной мне милости, которой еще ничем не заслужила. В эту ночь мне представлялось, что мое ложе не имеет шипов и что в моей комнате не таится никаких страхов. Усталая и довольная, я быстро и крепко заснула. Когда я проснулась, был уже день.

Солнце светило сквозь голубые ситцевые занавески, и моя комната показалась мне особенно веселой и приветливой с ее оклеенными обоями стенами и ковром на полу; все это было так мало похоже на захватанные оштукатуренные стены Ловуда и голые доски его полов, что я сразу почувствовала прилив бодрости. Ведь юность очень чувствительна к внешним впечатлениям. Я подумала, что новая жизнь для меня уже началась и что в ней будут не только огорчения и трудности, но также удовольствия и радости. Мне казалось, что перемена обстановки и появление новых надежд оживляют во мне все мои силы и способности. Я не могу сказать в точности, чего я ожидала, но чего-то приятного: может быть, не сегодня и не через месяц, но когда-нибудь, в неопределенном будущем.

Я встала и тщательно оделась. Несмотря на вынужденную скромность – все мои туалеты отличались крайней простотой, – я от природы любила изящество, не в моих привычках было пренебрегать своим внешним видом и тем впечатлением, которое я произвожу: напротив, я всегда старалась выглядеть как можно лучше, чтобы хоть в какой-то мере удовлетворить свое стремление к красоте. Иногда я сожалела о том, что недостаточно красива. Мне хотелось, чтобы у меня были румяные щеки, точеный нос и маленький алый ротик, хотелось быть высокой, стройной и хорошо сложенной; мне казалось большим несчастьем, что я такая маленькая, бледная, что черты у меня неправильные и резкие. Откуда взялись эти желания и сожаления? Трудно сказать, я и сама не знала, откуда они. И вот я причесалась как можно тщательнее, надела свое черное платье – увы, оно имело квакерский вид, но зато сидело прекрасно, – пришила новую белую манишку и решила, что у меня достаточно респектабельная внешность, чтобы предстать перед миссис Фэйрфакс, и что моя ученица, по крайней мере, не испугается меня. Раскрыв окно и проверив, все ли в порядке на моем туалетном столике, я вышла.

Я миновала длинный, застланный дорожкой коридор и спустилась по гладким и скользким дубовым ступеням, затем вошла в холл. Здесь я задержалась на несколько минут и занялась осмотром картин на стенах (на одной, как я помню, был изображен угрюмый мужчина в кирасе, а на другой – дама с напудренными волосами и жемчужным ожерельем вокруг шеи), бронзовой лампы, свисавшей с потолка, и больших стенных часов, потемневших от времени, в футляре с причудливой резьбой. Все казалось мне здесь чрезвычайно торжественным и внушительным, – но ведь я еще так мало видела в жизни. Дверь холла, до половины застекленная, оказалась открытой; я переступила ее порог. Было чудесное осеннее утро. Солнце ласково освещало разноцветную листву рощ и все еще зеленые поля. Выйдя на лужайку, я обернулась, чтобы взглянуть на фасад дома. Дом был трехэтажный, не слишком большой, но внушительный: не замок вельможи, а усадьба джентльмена. Зубчатые стены придавали ему особенно живописный вид. Каменный серый фасад четко выделялся на фоне деревьев парка, унизанных черными грачиными гнездами, обитатели которых носились вокруг. Они летали над лужайкой и деревьями и опускались на большую поляну, отделенную от парка только разрушенной оградой. Вдоль нее стоял ряд огромных, мощных деревьев – ветвистых, узловатых и величественных, точно дубы; это был особый вид боярышника, и я сразу поняла, почему Торнфильд назван так. Дальше тянулись холмы, они были не так высоки и круты, как в Ловуде, и не казались барьером, отделяющим усадьбу от остального мира; все же их склоны были тихи и пустынны, и цепь этих холмов, окружая Торнфильд, придавала ему ту уединенность, которой нельзя было ожидать в местности, столь близкой к оживленному Милкоту. По склону одного из холмов карабкалась деревенька, крыши которой были осенены большими деревьями. Церковь стояла ближе к усадьбе. Ее старинная колокольня выглядывала из-за небольшого пригорка между домом и воротами.

Я все еще наслаждалась этим мирным видом и приятной свежестью утреннего воздуха, все еще прислушивалась к крику грачей и любовалась старинным фасадом дома, размышляя о том, как должна была чувствовать себя здесь одинокая скромная старушка, какой была миссис Фэйрфакс, когда она сама появилась на пороге.

– Вы уже встали? – сказала она. – Да вы, я вижу, ранняя птичка.

Я подошла к ней, она приветливо поздоровалась со мной и поцеловала меня в щеку.

– Ну, как вам нравится Торнфильд? – спросила она.

Я сказала, что очень нравится.

– Да, – продолжала она, – красивое место; но я боюсь, что если мистер Рочестер не надумает окончательно здесь поселиться или хотя бы чаще наезжать сюда, все придет в упадок: такие дома и парки требуют постоянного присутствия хозяина.

– Мистер Рочестер? – воскликнула я. – Кто же это?

– Владелец Торнфильда, – спокойно отозвалась она. – Разве вы не знали, что его зовут Рочестер?

Конечно, не знала, я никогда о нем не слышала. Но старая дама, видимо, считала, что это должно быть известно всем и каждому.

– А я думала, что Торнфильд принадлежит вам.

– Мне? Господь с вами, дитя мое! Что это вам вздумалось! Мне! Да я только экономка, домоправительница. Правда, я в родстве с Рочестерами по женской линии, или, вернее, муж был с ними в родстве; он был священником в Хэе – вон в той маленькой деревушке на холме – и служил в церкви, что возле ворот. Мать мистера Рочестера была урожденная Фэйрфакс и троюродная сестра моего мужа. Но я никогда не злоупотребляла этим родством, – для меня это не имеет никакого значения, я считаю себя обыкновенной домоправительницей. Мой хозяин всегда вежлив, а больше мне ничего не нужно.

– А девочка, моя ученица?

– Мистер Рочестер ее опекун; он поручил мне найти для нее гувернантку. Он, видимо, хочет, чтобы девочка воспитывалась здесь. Да вон и она со своей bonne, как она называет няню.

Итак, вот решение загадки: приветливая и добрая вдова вовсе не важная дама, а такая же подчиненная, как и я. От этого она не стала мне менее мила. Наоборот, я ощутила еще большую радость. Равенство между нами было подлинным равенством, а не только результатом ее снисходительности; тем лучше – я могла чувствовать себя еще свободнее.

В то время как я размышляла об этом открытии, на лужайке показалась маленькая девочка, за ней спешила ее няня. Я стала рассматривать свою воспитанницу, которая сначала, видимо, не заметила меня; она была совсем дитя, хрупкая, не старше семи-восьми лет; бледное, с мелкими чертами личико и необыкновенно густые локоны, спадающие до пояса.

– С добрым утром, мисс Адель, – сказала миссис Фэйрфакс. – Подойдите сюда и познакомьтесь с мисс Эйр; она будет учить вас, чтобы вы стали со временем образованной молодой особой.

Девочка приблизилась.

– Это моя гувернантка? – спросила она по-французски, указывая на меня и обращаясь к своей няне, которая ответила:

– Ну да, конечно.

– Они иностранки? – спросила я с изумлением, услышав французскую речь.

– Няня француженка, а Адель родилась во Франции и, насколько я знаю, впервые уехала оттуда шесть месяцев назад. Когда девочка появилась здесь, она совсем не умела говорить по-английски, но теперь уже немного научилась. Я-то плохо понимаю ее, она слишком путает французский с английским, но вы ее, наверно, поймете.

К счастью, я имела возможность учиться французскому языку у настоящей француженки, – я никогда не упускала случая поболтать с мадам Пьеро, – кроме того, все последние семь лет каждый день учила наизусть французские стихи и всячески трудилась над приобретением правильного произношения, так что мне удалось достичь известных успехов. Все это давало мне основание надеяться, что я смогу свободно беседовать с мадемуазель Аделью. Узнав, что я ее новая гувернантка, девочка подошла и подала мне руку. Когда мы шли завтракать, я обратилась к Адели с несколькими фразами на ее родном языке. Она отвечала неохотно, но после того, как мы уселись за стол и девочка по крайней мере минут пять внимательно рассматривала меня своими большими светло-карими глазами, вдруг принялась оживленно болтать.

– А, – воскликнула Адель по-французски, – вы говорите на моем родном языке не хуже мистера Рочестера; я могу разговаривать с вами, как с ним и с Софи. То-то она обрадуется! Ведь никто ее здесь не понимает, мадам Фэйрфакс знает только свой английский. Софи – это моя няня, она приехала со мною на большом корабле с трубой, которая дымила, – ну уж и дымила! Меня все тошнило, и Софи тоже, и мистера Рочестера… Мистер Рочестер лежал на диване в красивой комнате, которая называется салон, а мы с Софи лежали на таких чудных кроватках в каюте. Я чуть не вывалилась из своей: она как полочка. Мадемуазель… а как вас зовут?

– Эйр. Джейн Эйр.

– Эйр? Ну, я не выговорю. Так вот, наш корабль остановился один раз утром – еще даже не рассвело – в большом городе. Огромный город! Дома там были темные и такие закоптелые; он ни капельки не похож на красивый чистенький город, откуда я приехала. Мистер Рочестер на руках перенес меня на берег. А сзади шла Софи, и все мы сели в карету, которая отвезла нас в замечательный огромный дом, еще лучше этого и красивей. Называется отель. Там мы прожили почти целую неделю. Мы с Софи ходили каждый день в большущий зеленый сад, где много деревьев, называется сквер; там было очень много детей и пруд, где плавали красивые птицы, и я кормила их хлебными крошками.

– Неужели вы понимаете что-нибудь, когда она вот так болтает? – спросила меня миссис Фэйрфакс.

Я понимала ее прекрасно, так как привыкла к быстрой речи мадам Пьеро.

– Мне хотелось бы, – продолжала добрая старушка, – чтобы вы задали ей несколько вопросов относительно ее родителей: интересно, помнит она их?

– Адель, – сказала я, – а с кем же вы жили в этом красивом чистеньком городе, про который ты говоришь?

– Раньше, давно, я жила там с мамой; но она ушла к Святой Деве. Мама учила меня танцевать, петь и декламировать стихи. К маме приходили гости, очень много дам и мужчин, и я танцевала перед ними или садилась к ним на колени и пела. Мне это очень нравилось. Хотите я вам спою?

Так как она кончила завтрак, я позволила ей блеснуть своими талантами. Она слезла со стула, подошла и взобралась ко мне на колени; затем благоговейно сложила ручки и, откинув кудри, подняла глаза к потолку и начала петь арию из какой-то оперы. В этой арии женщина, покинутая коварным любовником, изливает свою тоску и призывает на помощь гордость; она велит служанке надеть на нее самые великолепные, сверкающие драгоценности и самое нарядное платье, решив появиться вечером на балу, где будет обманщик, и доказать ему своим весельем, как мало ее трогает его вероломство.

Странно было слышать это из уст ребенка; но я поняла, что, вероятно, весь комизм исполнения и заключался в том, что слова любви и ревности произносились маленькой девочкой; и это было, на мой взгляд, признаком очень дурного вкуса.

Адель спела канцонетту вполне верно и с наивностью, присущей ее возрасту. Кончив, она соскочила с моих колен и сказала:

– А теперь, мадемуазель, я вам прочту стихи!

Встав в позу, она начала читать басню Лафонтена «Союз крыс». Она читала с таким точным соблюдением пауз и оттенков, с такими выразительными интонациями и верными жестами, каких было трудно ожидать от ребенка ее возраста; видимо, кто-то тщательно занимался с ней, показывал ей.

– Да, она говорила эти слова вот так: «Qu’avez-vous donс? – lui dit un de ces rats. – Parlez!», и она заставляла меня поднять руку вот так, чтобы я не забыла в этом месте повысить голос. А теперь я потанцую, хотите?

– Нет, пока довольно. Но когда твоя мама, как ты сказала, ушла к Святой Деве, с кем же ты жила?

– Я жила у мадам Фредерик и ее мужа. Она заботилась обо мне, но она мне не родная. Она, верно, бедная, у нее не было такого красивого дома, как у мамы. Я недолго жила у них. А потом мистер Рочестер спросил меня, хочу ли я поехать с ним и жить в Англии, и я согласилась. Я ведь знала мистера Рочестера раньше, чем мадам Фредерик; он очень добрый, он всегда дарил мне красивые платья и игрушки. Только видите – он все-таки не сдержал своего обещания: меня привез в Англию, а сам опять уехал, и я его никогда не вижу.

После завтрака мы с Аделью удалились в библиотеку, которую мистер Рочестер, видимо, предназначал нам в качестве классной комнаты. Большинство книг стояло в запертых стеклянных шкафах. Но один шкаф был отперт и содержал в себе все, что нужно для первоначальных занятий, а также ряд книг для легкого чтения: поэзия, несколько биографий, путешествия, романы и так далее. Мистер Рочестер, должно быть, решил, что всего этого гувернантке хватит. И действительно, это пока вполне удовлетворяло меня в сравнении с тем скудным выбором книг, которыми я время от времени могла пользоваться в Ловуде, эти книги открывали передо мной богатые возможности и для развлечения, и для приобретения знаний. В комнате стоял, кроме того, кабинетный рояль, совершенно новый и превосходного тона, а также мольберт и несколько глобусов.

Моя ученица оказалась довольно послушной, однако очень рассеянной девочкой; она была совершенно не приучена к регулярным занятиям. Я почувствовала, что не следует на первых порах слишком принуждать ее; поэтому, когда мы вдоволь наговорились и немного позанимались, – кстати, наступил полдень, – я позволила ей вернуться к няне, а сама решила до обеда сделать несколько набросков, которые были нужны мне для занятий с нею.

Когда я поднималась наверх, чтобы взять папку и карандаши, миссис Фэйрфакс окликнула меня.

– Вероятно, ваши утренние занятия кончились? – спросила она.

Старушка находилась в комнате, двустворчатые двери которой были широко открыты. Услышав ее голос, я вошла. Это был большой и величественный зал с пунцовыми креслами и занавесками, турецким ковром, с обшитыми дубом стенами, огромным окном из цветного стекла и высоким потолком, украшенным лепкой. Миссис Фэйрфакс как раз протирала стоявшие на серванте высокие вазы из прекрасного пурпурного камня.

– Какая чудесная комната! – воскликнула я, озираясь, ведь я не видела в своей жизни ничего похожего на такое великолепие.

– Да, это столовая. Я открыла окно, чтобы впустить немного свежего воздуха и солнца: ужасная сырость заводится в помещении, где мало живут, – рядом, в гостиной, прямо как в погребе.

Она указала мне на широкую арку в том же стиле, что и окно, и также задрапированную восточной тканью. Поднявшись по двум ступенькам, я заглянула в нее, и мне почудилось, что я попала в сказочный чертог, – такой великолепной показалась эта комната моему неискушенному взору. На самом же деле это была просто нарядная гостиная с будуаром; там и тут лежали белые ковры, на которых, казалось, брошены были гирлянды ярких цветов; белоснежный потолок, украшенный лепными виноградными гроздьями, прекрасно гармонировал с пунцовыми диванами и оттоманками; на камине бледного паросского мрамора стояли сверкающие хрустальные вазы цвета темного рубина, а большие зеркала между окнами отражали это ослепительное сочетание снега и пламени.

– В каком порядке вы содержите эти комнаты, миссис Фэйрфакс! – сказала я. – Ни пыли, ни чехлов. Если бы не сырость, можно было бы думать, что в них и сейчас живут.

– Видите ли, мисс Эйр, хотя мистер Рочестер и навещает нас редко, его приезды всегда неожиданны. Я заметила, что его раздражает, когда он находит все в чехлах и при нем начинается уборка; поэтому я решила, что лучше всего, если комнаты будут постоянно готовы к его приезду.

– Разве мистер Рочестер такой требовательный?

– Нет, не скажу; но у него вкусы и привычки настоящего барина и аристократа, и все в доме должно делаться так, как он привык.

– А нравится он вам? Его вообще любят в округе?

– О да. Эта семья была всегда очень уважаема. С незапамятных времен все, что вы здесь видите, вся земля, насколько можно окинуть взглядом, принадлежала Рочестерам.

– Но, не касаясь вопроса о его богатстве, сам он вызывает симпатию? Как человека его любят?

– У меня нет причины не любить его; и, по-моему, арендаторы считают его справедливым и щедрым хозяином. Но ведь он никогда подолгу здесь не живал.

– А нет ли у него каких-нибудь особенностей? Словом, каков у него характер?

– О, это человек безукоризненный. Правда, он немного чудак. Он постоянно путешествует и многое перевидал. Вероятно, он умен; но мне никогда не приходилось подолгу с ним разговаривать.

– А в каком смысле он чудак?

– Да не знаю, трудно объяснить, – ничего такого, что бросалось бы в глаза, но когда говоришь с ним, это чувствуется: никогда не знаешь, шутит он или серьезен, доволен или наоборот; никак его не поймешь. Во всяком случае, я не понимаю его; но это не имеет значения, он очень хороший хозяин.

Вот и все, что мне удалось узнать от миссис Фэйрфакс о ее хозяине и моем. Есть люди, которые, должно быть, вовсе лишены способности характеризовать человека или явление, обрисовать то, что наиболее бросается в глаза. Видимо, добрая старушка принадлежала именно к этой категории. Мои вопросы смущали ее, но не наводили на размышления. Для нее мистер Рочестер – это был мистер Рочестер, аристократ и крупный землевладелец, вот и все. Она не спрашивала и не допытывалась ни о чем больше и, должно быть, удивлялась моему желанию получить более точные сведения о его личности.

Когда мы вышли из столовой, она предложила показать мне остальные комнаты, и я последовала за ней; мы обошли весь дом сверху донизу, и я восхищалась тем, что видела, ибо все здесь было устроено разумно и со вкусом. Большие парадные залы показались мне особенно величественными, зато некоторые из комнат на третьем этаже, хотя они были темные и низкие, привлекали тем, что от них веяло духом старины. Мебель, стоявшая раньше в нижних этажах, постепенно переправлялась сюда, по мере того как менялась мода. При неверном свете, падавшем в узкие окна, я видела кровати, которым было не меньше ста лет, лари из дуба или орехового дерева, украшенные причудливой резьбой в виде пальмовых веток и толстых херувимов, напоминавшие Ковчег Завета, ряды старинных стульев с узкими сиденьями и высокими спинками, еще более старинные кресла, сохранившие на своих подушках полустертые следы вышивки, сделанной руками, которые уже два поколения назад стали прахом. Благодаря всем этим реликвиям третий этаж Торнфильд-холла казался олицетворением прошлого, хранилищем воспоминаний. Днем мне очень нравился полумрак, тишина и своеобразная обстановка этих комнат, но я бы ни за что не согласилась провести ночь на одной из этих широких массивных кроватей. Некоторые из альковов имели стены и дубовые двери, другие были завешены старинными гобеленами с изображением странных цветов, еще более странных птиц и уж совсем странных человеческих существ, – все это вместе должно было казаться поистине фантастическим при бледном свете луны.

– В этих спальнях спят слуги? – спросила я.

– Нет, они помещаются в маленьких комнатах на той стороне дома; тут никто не спит. Если бы в Торнфильде были привидения, они являлись бы именно здесь.

– Я тоже так думаю. Но у вас, значит, нет привидений?

– Во всяком случае, я о них никогда не слышала, – отозвалась миссис Фэйрфакс, улыбаясь.

– И на этот счет не существует никаких преданий, никаких легенд или рассказов?

– Мне кажется, нет. А вместе с тем говорят, что все Рочестеры были люди бурного и беспокойного нрава; может быть, поэтому они так мирно спят в своих могилах.

– Да… «После жизни огневой их крепок сон…» – пробормотала я. – А куда вы теперь направляетесь, миссис Фэйрфакс? – спросила я, видя, что она куда-то повернула.

– Наверх. Хотите взглянуть на вид с крыши?

Я последовала за ней по узенькой лесенке на чердак, а затем по пожарной лестнице и через открытый люк вылезла на крышу. Теперь я находилась на одном уровне с колонией грачей и могла заглянуть в их гнезда. Наклонившись, я посмотрела вниз, и парк развернулся передо мной, как большая карта. Зеленый подстриженный газон окружал, словно бархатным поясом, серые стены дома; на широкой поляне стояли рядами старые кусты боярышника; лес, темный и суровый, пересекала пешеходная тропинка, и мох, устилавший ее, был зеленее, чем листва деревьев. Возле ворот я увидела церковь, за ней дорогу, мирные холмы, словно дремавшие в свете осеннего солнца, и затем горизонт, а над ним высокое небо, лазурное, с жемчужными облаками. В этом пейзаже не было ничего необычайного, но весь он был прекрасен. Когда я отвернулась и вновь спустилась в люк, я едва могла различить пожарную лестницу. После яркого голубого воздуха и залитых солнцем рощ, пастбищ и зеленых холмов, посреди которых стоял барский дом и которые я только что созерцала с таким удовольствием, мне казалось, что на чердаке темно, как в погребе.

Миссис Фэйрфакс на минуту задержалась, чтобы запереть люк, а я ощупью нашла выход с чердака и продолжала спускаться. Я остановилась в длинном коридоре, который проходил через весь третий этаж, отделяя комнаты фасада от комнат, находившихся в глубине дома. Этот коридор с двумя рядами темных запертых дверей, узкий, низкий, сумрачный – в конце его находилось только одно маленькое оконце, – напоминал коридор в замке Синей Бороды.

Я тихонько шла вперед и вдруг услышала звук, который меньше всего ожидала здесь услышать: до меня донесся чей-то смех. Это был странный смех – отрывистый, сухой, безрадостный. Я остановилась. Смех умолк, но лишь на мгновение. Он прозвучал опять – громче, ибо в первый раз смеялись очень тихо, – и оборвался на высокой ноте, казалось, пробудив эхо в каждом из этих пустынных покоев, хотя раздался он в комнате рядом, и я могла бы совершенно точно сказать, за какой именно дверью.

– Миссис Фэйрфакс, – крикнула я, услышав, что она спускается по лестнице. – Вы слышали этот громкий смех? Кто это?

– Вероятно, кто-нибудь из горничных, – ответила она. – Может быть, Грэйс Пул.

– Но вы слышали? – опять спросила я.

– Да, совершенно ясно. Я часто слышу ее смех. Она шьет в одной из этих комнат. Иногда с нею бывает и Ли, они шумят и болтают.

Смех повторился, негромкий, отрывистый, и закончился странным бормотанием.

– Грэйс! – крикнула миссис Фэйрфакс.

Говоря по совести, я не ждала, что Грэйс ответит; смех был такой мрачный, такой жуткий, какого я никогда не слышала. Правда, была середина дня, и ничто сверхъестественное не сопровождало это странное явление; обстановка и время дня отнюдь не располагали к страхам, иначе меня охватил бы суеверный ужас.

Впрочем, тут же выяснилось, что во всем этом нет ничего таинственного: дверь рядом со мной открылась, и вышла служанка – женщина лет тридцати-сорока. У нее была невысокая коренастая фигура, рыжие волосы, грубое, простое лицо. Трудно себе представить образ менее романтический, менее похожий на призрак.

– Слишком много шуму, Грэйс, – сказала миссис Фэйрфакс, – не забывайте приказа.

Грэйс молча присела и снова ушла в комнату.

– Она шьет и помогает Ли по хозяйству, – продолжала вдова. – У нее есть известные недостатки, но она хорошо справляется с работой. Кстати, как у вас шли занятия с вашей ученицей?

Разговор перешел на Адель, и мы продолжали беседовать на эту тему, пока спускались в более светлые и веселые помещения нижнего этажа. В холле Адель подбежала ко мне.

– Сударыня, обед на столе! – воскликнула она и добавила: – Что касается меня, то я проголодалась!

Обед был готов и ожидал нас в комнате миссис Фэйрфакс.

«Джейн Эйр» - одно из самых знаменитых произведений английской писательницы Шарлотты Бронте. Труд был опубликован лондонским издательством в 1847 году, после чего тут же снискал любовь публики и благосклонное расположение маститых критиков. Щемящая история жизни и любви Джейн Эйр с неумолимой силой продолжает будоражить души читателей от поколения к поколению и по праву входит в число образцов избранной литературной классики.

«Джейн Эйр» Шарлотты Бронте неоднократно вдохновляла деятелей театра и кино. Начиная с 1934 года, в образ Джейн перевоплощались Вирджиния Брюс, Джоан Фонтейн, Сюзанна Йорк, Зила Кларк, Шарлотта Генсбур, Рут Уилсон и другие. Роль Эдварда Рочестера мастерски исполняли Колин Клайв, Орсон Уэллс, Джордж Скотт, Тимоти Далтон, Уильям Херт, Тоби Стивенс. Самая свежая экранизация вышла в свет в 2011 году. Главные роли в этом британо-американском проекте сыграли Миа Васиковска и Майкл Фассбендер.

Давайте вспомним, что же за история помогла миссис Шарлотте Бронте покорить мир.

В этот день Джейн Эйр даже и думать не стоило о прогулке: ветер нагнал тучи, которые в несколько мгновений разразились ледяным зимним дождем. Оставалось только пробраться в библиотеку, где уютно потрескивал огонь камина, залезть на подоконник, задвинуть тяжелые шторы и унестись вместе с сэром Томасом Бьюиком и его птицами к таинственным берегам Норвегии.

Мисс Джейн Эйр десять лет. Будучи совсем крошкой, она потеряла отца и мать. Теперь сирота живет в богатом поместье своей тети по материнской линии - вдовы миссис Рид. Кроме Джейн, в доме также воспитываются родные дети миссис Рид - Элиза, Джон и Джорджианна. И все они ненавидят маленькую Джен Эйр.

Покойница-мать вопреки воле состоятельного отца вышла замуж за бедного пастора. Спустя год после рождения дочери пастор Эйр умер от тифа, заразившись опасным недугом во время визитов в дома бедняков. Тиф передался его супруге, так что в скором будущем она последовала за мужем, оставив крошечную дочку на попечении жены своего без времени почившего брата.

Теперь каждый день маленькой Джейн приходится выслушивать упреки тети, терпеть унижения и побои братьев и сестер. И даже прислуга смотрит на крошку Эйр свысока. Ежечасно Джейн напоминают, что она находится в доме Ридов по огромной милости, в противном случае ее уделом стали бы голод, холод и нищета.

Среди всех обитателей поместья Гейтсхэд самым большим врагом Джейн Эйр был ее кузен Джон. Этот четырнадцатилетний недалекий увалень не упускал возможности оскорбить сиротку и дать слабой девочке затрещину. В этот день Джон, по своему обыкновению, вновь нашел повод, чтобы прицепиться к кузине. Не желая больше молчать, хрупкая Эйр с отвагой набросилась на своего мучителя. В ходе непродолжительной драки победу, конечно же, одержал Джон, а Джейн больно ударилась о дверной косяк. Но вот незадача - миссис Рид словно не заметила кровоточащей раны на голове Джейн и обвинила ее в нападении на мастера Джона.

За это «негодная девчонка» была наказана и отправлена в «красную комнату». Здесь некогда скончался мистер Рид. Все домашние были убеждены, что в покоях и по сей день обитает дух умершего хозяина, так что в комнату с опаской заходили даже днем. Джейн же оказалась запертой здесь на целую ночь. За время нахождения в комнате с девочкой случился нервический припадок, и она сильно захворала.

Миссис Рид вызвала человека, который бы мог осмотреть больную. Им стал, конечно, не доктор, который лечил членов семьи, а лишь аптекарь, вызываемый госпожой для расхворавшейся прислуги. Добрый мистер Ллойд много беседовал со своей маленькой пациенткой. «Отчего плакала юная мисс? От боли? Ее кто-то ударил?» «Я не маленькая, чтобы плакать из-за царапины, -говорила с расстановкой умненька Эйр, - Я плакала из-за того, что глубоко несчастна».

Благодаря хлопотам мистера Ллойда Джейн была определена в школу-приют. Навсегда покидая Гейтсхэд, Джен не прощалась с родными, тетя Рид приказала племяннице не беспокоить их поутру. Джен не огорчилась: «Они мне не родственники и не добрые друзья, а враги. Прощай, Гейтсхэд! Я не стану скучать».

Ловудский приют

Школа-интернат, он же Ловудский приют, не оказался обетованной землей. Воспитанницы этого угрюмого учебного заведения часто были вынуждены довольствоваться скудной пищей, они ходили в одинаковых коричневых платьях из грубой ткани, спали по двое на неудобных кроватях, грелись у сиротского огня и слушали наставления скучных старых дев. На фоне всего этого уныния заметно выделялась лишь фигура директрисы мисс Марии Темпль - величественной красавицы с чертами аристократки. Она стала настоящим идеалом для юной Джейн Эйр.

Как бы не был плох Ловудский приют, для Джейн он стал настоящим спасением. Он вызволил ее из «золотой тюрьмы» Гейтсхэда, подарил подругу и наставницу, а также вооружил багажом необходимых знаний. Проведя восемь лет в стенах Ловуда, Джейн Эйр получила билет во взрослую жизнь.

Направляя объявление в газету, молоденькая выпускница еще не подозревала, что новое место работы станет для нее судьбоносным.

Восемнадцатилетнюю Джейн Эйр пригласили в богатое имение Торнфилд. Джейн должна была заниматься воспитанием его маленькой обитательницы по имени Адель. Владелец Торнфилда и опекун Адель мистер Эдвард Рочестер бывал дома нечасто и большую часть времени проводил в деловых разъездах. Это был смуглый, крепко сбитый мужчина, грубоватый и насмешливый, не красавец и не обходительный джентльмен.

Надо сказать, что Джейн также никогда не могла похвастаться красотой. Однако что-то неумолимо влекло этих двух людей. Рочестера восхищали ум, доброта, величественная неприступность новой гувернантки, Джейн манила грубовато-добродушная насмешливость, жизненная мудрость и неканоничная красота хозяина. А когда на горизонте появилась красавица мисс Бланш, претендующая на роль будущей супруги Рочестера, Джейн поняла, что ревнует и влюблена.

Осознавая, что ей, серой мышке, бессмысленно тягаться с ослепительной Бланш, Джейн всерьез подумывала о новом месте работы. Каким же было ее изумление, когда мистер Эдвард Рочестер признался ей в своих чувствах и предложил стать его женой. Джен тут же согласилась выйти замуж за возлюбленного… но счастью пары не суждено было случиться столь скоро.

Когда влюбленные Джейн и Эдвард стояли у алтаря, церемонию прервал незнакомец. Он заявил, что этот брак не может быть действительным, потому что Рочестер уже женат. Застигнутый врасплох, Эдвард тут же во всем признался.

Оказывается, в юности его женили на богатой вест-индской наследнице, утаив от горе-жениха, что у невесты наследственная предрасположенность к психическим расстройствам. Вскоре недуг, на который была обречена Берта (так звали жену Эдварда), проявился в полной мере. Молодая женщина превратилась в настоящего монстра. Рочестеру ничего не оставалось, как запереть чудовище в комнатах огромного дома и зажить новой жизнью.

Затем Эдвард влюбился в красавицу певицу, которая вскоре бросила своего воздыхателя, оставив ему на память дочь. Это Адель, ученица Джейн.

Как ни умолял несчастный жених простить его обман, Джейн была непреклонна. Она не могла оставаться в доме на правах содержанки. С болью в сердце Джейн Эйр покидает Торнфилд и самого дорогого человека на свете.

Новая жизнь Джейн Эйр

После долгих мытарств Джейн Эйр удается вновь найти пристанище и добрых друзей. Она знакомится со священником Сент-Джоном Риверсом и его прекрасными сестрами, начинает преподавать в сельской школе и вести тихую размеренную и по-своему счастливую жизнь. На удивление, голубоглазый красавец Сент-Джон влюбляется в Джейн, делает ей предложение и приглашает в Индию, куда он направляется в качестве миссионера.

Неожиданное наследство
Понимая, что чувство к Сент-Джону даже отдаленно не напоминает то, которое она по-прежнему испытывает к Рочестеру, Джейн благородно отказывается от предложения. А вскоре, по воле судьбы, она встречается с путником, который оказывается приятелем некоего Джона Эйра, покойного дяди Джейн. Оказывается, мистер Эйр долгие годы безуспешно искал свою племянницу. Перед смертью он завещал свое огромное состояние именно ей.

В 1847 году. Уже более 100 лет он числится в списке шедевров мировой литературы. Лучшее произведение писательницы было отвергнуто многими издательствами, пока не оказалось в руках человека, сумевшего оценить его оригинальность. Страсть и искренность, с которой написана история о невзрачной гувернантке, испытавшей всепоглощающую любовь и сумевшей прийти к счастью, позволяет роману не терять свое обаяние и в наши дни.

Жизнь у тети

Рассказывая о романе «Джейн Эйр», краткое содержание трудно уложить в несколько слов, настолько насыщена событиями история простой гувернантки. В первой главе читатель знакомится с девочкой-сиротой, рано лишившейся любимых родителей. Ее опекуном стала вдова брата матери - миссис Рид. Родители матери Джейн были богатыми и уважаемыми людьми, однако она отказалась от семьи ради нищего священника.

Тетя Рид искренне презирала сестру своего покойного мужа за ее поступок, перенося свое отношение и на маленькую Джейн. Все обитатели дома, начиная от тети и ее детей и заканчивая слугами, относились к ней плохо. Девочку несправедливо называли испорченной и злобной лгуньей, подчеркивали, что ей позволяется жить в поместье Гейтсхэд-холл исключительно из милости.

Особенно героиня Бронте Джейн Эйр страдала от выходок своего двоюродного брата Джона. Противный мальчишка постоянно провоцировал ее на конфликт, чтобы объявить виноватой. После очередной драки с юным Ридом сироту отправили в жуткую Красную комнату. Именно там скончался муж миссис Рид, и считалось, что его призрак иногда возвращается.

Переезд в Ловуд

Заключение в страшной комнате обернулось для несчастной девочки тяжелой болезнью. Тетя, не горящая желанием тратить на дурного ребенка время, отправила племянницу в школу. Выбранное миссис Рид учебное заведение называлось «Ловуд». Сначала маленькая пленница мечтала о школе, думая, что сможет обрести свободу. Но вскоре выяснилось, что Шарлотта Бронте Джейн Эйр погрузила в настоящий сиротский приют.

Прилизанные прически, бедные платья - каждая воспитанница «Ловуда» выглядела точно так же, как и все остальные. Девочки, с которыми предстояло учиться сироте, были озлобленными, боялись всего на свете. Джейн вынуждена была ежедневно питаться отвратительной едой, терпеть грубые нападки преподавательниц и жуткий холод, жить в строгом соответствии с расписанием, которому подчинялась каждая минута в школе.

Тем, кто начинает знакомиться с книгой, может показаться, что Шарлотта Бронте Джейн Эйр собирается мучить буквально на каждой странице. Однако в «Ловуде» с главной героиней случается и нечто хорошее. У девочки впервые в жизни появляются друзья. Ее подругой становится одна из воспитанниц Элен Берне, сумевшая научить ее любви и терпению. Близко сходится сиротка и с директрисой школы мисс Темпль -доброжелательной, отличающейся от остальных учительниц женщиной.

Приглашение в Торнфилд

Жизнь девочки в «Ловуде» продолжается 8 лет, два из них она работает в школе учительницей. Скучное размеренное существование вызывает у энергичной англичанки отвращение. Единственное решение ее проблемы - переезд, поэтому мисс Эйр занимается поисками места гувернантки. В конце концов усилия увенчиваются успехом. Джейн Эйр автор отправляет в поместье Торнфилд.

Вырвавшаяся из заточения трагичного «Ловуда» гувернантка готова приступить к новым обязанностям. Миссис Фэйрфакс - домоправительница Торнфилда - тепло встречает девушку и знакомит ее с будущей ученицей. Маленькая Адель - воспитанница Эдварда Рочестера, ее работодателя. Впоследствии Джейн узнает, что ребенок - брошенная дочь французской певички, когда-то являвшейся любовницей Рочестера. Сам хозяин в основном живет на континенте, наведываясь в свои владения крайне редко.

Жизнь новоиспеченной гувернантки в Торнфилде можно было бы назвать приятной. Ей нравится Адель, миссис Фэйрфакс - воплощение дружелюбия. Однако в огромном доме повисла давящая атмосфера тайны. Ночами Джейн будит хохот, который просто не может принадлежать человеку.

Знакомство с Рочестером

Почти в середине истории о жизни Джейн Эйр (краткое содержание произведения здесь представлено) эффектно появляется Рочестер. Владельца поместья едва ли можно назвать красивым мужчиной. У него неправильные черты лица, смуглая кожа, крепкое телосложение. Однако гувернантка моментально проникается к своему работодателю симпатией и получает такое же отношение в ответ.

Конечно же, в лучших традициях Джейн Эйр автор заставляет держаться с прохладной любезностью. Эдвард же придерживается добродушно-грубоватого тона.

Приезд гостей

Усадьбу Рочестера неожиданно наполняют гости, что не радует Джейн Эйр. Содержание романа становится еще печальнее, главная героиня погружается в страдания, переживая муки ревности. Ее беспокоит внимание, которое объект ее страсти уделяет одной из своих посетительниц - прекрасной мисс Бланш. Все обитатели дома пребывают в уверенности, что вот-вот будет объявлен день бракосочетания. Джейн отдается невеселым раздумьям о своем будущем, задумывается о поисках нового места работы.

Рочестер действительно делает брачное предложение, однако вовсе не красавице Бланш. Он просит гувернантку стать его супругой, и та отвечает счастливым согласием, так как уже не первый месяц сгорает от любви. Жених и невеста определяются с днем свадьбы. Однако тех, кто на этом моменте рассчитывает на счастливый исход истории Джейн Эйр, краткое содержание не порадует.

Несостоявшееся венчание

По закону жанра все планы влюбленных рушатся прямо перед алтарем, практически за минуту до того как священник должен был засвидетельствовать их союз перед богом. В церковь врывается незнакомец, громогласно заявляющий протест. Бракосочетание не представляется возможным, так как Эдвард женат на его сестре. Рочестер, раздавленный горем, не протестует, гости расходятся.

Тайна Эдварда

Конечно же, несостоявшийся муж вынужден объясниться с Джейн Эйр. Краткое содержание его рассказа таково: он действительно женат. Много лет назад отец лишил юного Эдварда надежд на состояние, составив завещание в пользу его старшего брата. Самому Рочестеру же рекомендуется заключить брак с богатой наследницей из Вест-Индии. Возможности пообщаться с невестой у него практически не было, и о ее тайне он не знал.

Молодая супруга, в родословной которой уже числились сумасшедшие, практически сразу перестает походить на человека. Берта превращается в жестокое безразличное животное, совершенно неспособное жить в обществе. Рочестер запирает ее в родовом гнезде, перешедшем ему от умершего брата, и получает возможность насладиться преимуществами существования богатого холостяка.

Бегство из Торнфилда

Обманутая невеста игнорирует просьбы своего любимого остаться в его доме. Она быстро уезжает за пределы Торнфилда. Конечно же, на этом не заканчивается история Джейн Эйр. Краткое содержание лишь открывает следующую главу. Гувернантка покидает поместье в спешке, у нее даже нет денег. Кучер дилижанса высаживает ее в абсолютно незнакомом месте без гроша в кармане.

Злоключения Джейн продолжаются, она скитается по диким местам, рискуя лишиться жизни от голода. В конце концов героиня теряет сознание у дверей случайного дома, зайти в который ей не позволила бдительная служанка.

Встреча с Сент-Джоном

На помощь Джейн приходит местный священник и его сестры Мэри и Диана. Гувернантка быстро проникается симпатией к образованным доброжелательным людям, однако не сообщает им своей настоящей фамилии и не посвящает в события прошлой жизни. Священник Сент-Джон очень красив и полон решимости посвятить жизнь миссионерству. Его любит местная красавица Розамунда, дочь состоятельных родителей. Ее чувство взаимно, но молодой человек выбирает то, что считает своим предназначением - просвещение язычников в Индии.

Сент-Джон нуждается в верной соратнице и спутнице жизни, которая будет помогать ему, не отвлекая от священной миссии. По его мнению, лучше всех на эту должность подходит невзрачная незнакомка, подобранная им на улице, - Джейн Эйр. Отзывы об этом романе не врут, он действительно богат неожиданными поворотами.

Мисс Эйр превосходно осознает, что делающий ей предложение человек абсолютно равнодушен к ней. Она категорически отказывается от заключения брака, однако согласна присоединиться к нему в поездке в роли помощницы и сестры. Но священник считает такое решение неприемлемым.

Неожиданное наследство

Джейн продолжает жить в доме приютивших ее людей, работает в сельской школе, в открытии которой ей помог Сент-Джон. Это продолжается до тех пор, пока неожиданно не выясняется, что бедная учительница на самом деле является состоятельной наследницей. Оказывается, девушка приходится двоюродной сестрой священнику и его сестрам, их мать была родной сестрой его отца. Был у неожиданно найденных родственников и еще один дядя - Джон Эйр.

Этот человек, когда-то наживший состояние на Мадейре, долгие годы потратил на поиски пропавшей племянницы. Умирая, он завещал так и не найденной им Джейн огромное состояние - 20 тысяч фунтов. Великодушная героиня произведения Шарлотты Бронте, конечно же, не смогла забрать все деньги себе. Мисс Эйр настаивает на том, чтобы поделить наследство на четверых.

Возвращение к Рочестеру

Разумеется, история Джейн Эйр, экранизации которой насчитывают около 10 картин, не заканчивается на обретении наследства. Девушка никак не может перестать страдать, вспоминая об отвергнутом Рочестере. В конечном итоге она решается навестить обитателей Торнфилда. Приезжая, девушка видит перед собой руины. Выясняется, что в результате пожара, организованного сумасшедшей супругой, Рочестер становится инвалидом. Пытаясь спасти Берту, он лишается зрения и правой руки. Овдовевший Эдвард переселяется в имение, расположенное рядом. Услышав об этом, Джейн бросается к нему.

Одного лишь взгляда на любимого человека достаточно бывшей гувернантке для того чтобы осознать, что расстаться она с ним больше не в состоянии. Девушка превращается в руки и глаза своего дорогого Рочестера. Эта история, к счастью, имеет счастливый конец. К возлюбленному мисс Эйр постепенно возвращается зрение, они заключают брак.

Работы режиссеров

Роман «Джейн Эйр» был перенесен на экран около 10 раз. Одним из лучших считается творение Джоан Крафт, которая сконцентрировалась во время съемок фильма на максимальной достоверности. Сценарий мини-сериала включил почти все имеющиеся в произведении монологи. Присутствует и закадровый голос, проясняющий непонятные моменты.

И это далеко не единственный раз, когда кинематограф обратился к истории Джейн Эйр (экранизации заслуживают внимания далеко не все). Среди них довольно большую известность приобрел фильм, в котором роль мистера Рочестера исполнил а его партнером стала Картина также четко придерживается оригинала, сохранены все монологи и диалоги, не нарушены сюжетные линии.

Если же кто-то хочет посмотреть самый новый сериал о жизни английской гувернантки, стоит обратить внимание на картину 2006 года, получившую высокие оценки публики.

«Джейн Эйр» - одно из самых знаменитых произведений английской писательницы Шарлотты Бронте. Труд был опубликован лондонским издательством в 1847 году, после чего тут же снискал любовь публики и благосклонное расположение маститых критиков. Щемящая история жизни и любви Джейн Эйр с неумолимой силой продолжает будоражить души читателей от поколения к поколению и по праву входит в число образцов избранной литературной классики.

«Джейн Эйр» Шарлотты Бронте неоднократно вдохновляла деятелей театра и кино. Начиная с 1934 года, в образ Джейн перевоплощались Вирджиния Брюс, Джоан Фонтейн, Сюзанна Йорк, Зила Кларк, Шарлотта Генсбур, Рут Уилсон и другие. Роль Эдварда Рочестера мастерски исполняли Колин Клайв, Орсон Уэллс, Джордж Скотт, Тимоти Далтон, Уильям Херт, Тоби Стивенс. Самая свежая экранизация вышла в свет в 2011 году. Главные роли в этом британо-американском проекте сыграли Миа Васиковска и Майкл Фассбендер.

Давайте вспомним, что же за история помогла миссис Шарлотте Бронте покорить мир.

В этот день Джейн Эйр даже и думать не стоило о прогулке: ветер нагнал тучи, которые в несколько мгновений разразились ледяным зимним дождем. Оставалось только пробраться в библиотеку, где уютно потрескивал огонь камина, залезть на подоконник, задвинуть тяжелые шторы и унестись вместе с сэром Томасом Бьюиком и его птицами к таинственным берегам Норвегии.

Мисс Джейн Эйр десять лет. Будучи совсем крошкой, она потеряла отца и мать. Теперь сирота живет в богатом поместье своей тети по материнской линии - вдовы миссис Рид. Кроме Джейн, в доме также воспитываются родные дети миссис Рид - Элиза, Джон и Джорджианна. И все они ненавидят маленькую Джен Эйр.

Покойница-мать вопреки воле состоятельного отца вышла замуж за бедного пастора. Спустя год после рождения дочери пастор Эйр умер от тифа, заразившись опасным недугом во время визитов в дома бедняков. Тиф передался его супруге, так что в скором будущем она последовала за мужем, оставив крошечную дочку на попечении жены своего без времени почившего брата.

Теперь каждый день маленькой Джейн приходится выслушивать упреки тети, терпеть унижения и побои братьев и сестер. И даже прислуга смотрит на крошку Эйр свысока. Ежечасно Джейн напоминают, что она находится в доме Ридов по огромной милости, в противном случае ее уделом стали бы голод, холод и нищета.

Среди всех обитателей поместья Гейтсхэд самым большим врагом Джейн Эйр был ее кузен Джон. Этот четырнадцатилетний недалекий увалень не упускал возможности оскорбить сиротку и дать слабой девочке затрещину. В этот день Джон, по своему обыкновению, вновь нашел повод, чтобы прицепиться к кузине. Не желая больше молчать, хрупкая Эйр с отвагой набросилась на своего мучителя. В ходе непродолжительной драки победу, конечно же, одержал Джон, а Джейн больно ударилась о дверной косяк. Но вот незадача - миссис Рид словно не заметила кровоточащей раны на голове Джейн и обвинила ее в нападении на мастера Джона.

За это «негодная девчонка» была наказана и отправлена в «красную комнату». Здесь некогда скончался мистер Рид. Все домашние были убеждены, что в покоях и по сей день обитает дух умершего хозяина, так что в комнату с опаской заходили даже днем. Джейн же оказалась запертой здесь на целую ночь. За время нахождения в комнате с девочкой случился нервический припадок, и она сильно захворала.

Миссис Рид вызвала человека, который бы мог осмотреть больную. Им стал, конечно, не доктор, который лечил членов семьи, а лишь аптекарь, вызываемый госпожой для расхворавшейся прислуги. Добрый мистер Ллойд много беседовал со своей маленькой пациенткой. «Отчего плакала юная мисс? От боли? Ее кто-то ударил?» «Я не маленькая, чтобы плакать из-за царапины, -говорила с расстановкой умненька Эйр, - Я плакала из-за того, что глубоко несчастна».

Благодаря хлопотам мистера Ллойда Джейн была определена в школу-приют. Навсегда покидая Гейтсхэд, Джен не прощалась с родными, тетя Рид приказала племяннице не беспокоить их поутру. Джен не огорчилась: «Они мне не родственники и не добрые друзья, а враги. Прощай, Гейтсхэд! Я не стану скучать».

Ловудский приют

Школа-интернат, он же Ловудский приют, не оказался обетованной землей. Воспитанницы этого угрюмого учебного заведения часто были вынуждены довольствоваться скудной пищей, они ходили в одинаковых коричневых платьях из грубой ткани, спали по двое на неудобных кроватях, грелись у сиротского огня и слушали наставления скучных старых дев. На фоне всего этого уныния заметно выделялась лишь фигура директрисы мисс Марии Темпль - величественной красавицы с чертами аристократки. Она стала настоящим идеалом для юной Джейн Эйр.

Как бы не был плох Ловудский приют, для Джейн он стал настоящим спасением. Он вызволил ее из «золотой тюрьмы» Гейтсхэда, подарил подругу и наставницу, а также вооружил багажом необходимых знаний. Проведя восемь лет в стенах Ловуда, Джейн Эйр получила билет во взрослую жизнь.

Направляя объявление в газету, молоденькая выпускница еще не подозревала, что новое место работы станет для нее судьбоносным.

Восемнадцатилетнюю Джейн Эйр пригласили в богатое имение Торнфилд. Джейн должна была заниматься воспитанием его маленькой обитательницы по имени Адель. Владелец Торнфилда и опекун Адель мистер Эдвард Рочестер бывал дома нечасто и большую часть времени проводил в деловых разъездах. Это был смуглый, крепко сбитый мужчина, грубоватый и насмешливый, не красавец и не обходительный джентльмен.

Надо сказать, что Джейн также никогда не могла похвастаться красотой. Однако что-то неумолимо влекло этих двух людей. Рочестера восхищали ум, доброта, величественная неприступность новой гувернантки, Джейн манила грубовато-добродушная насмешливость, жизненная мудрость и неканоничная красота хозяина. А когда на горизонте появилась красавица мисс Бланш, претендующая на роль будущей супруги Рочестера, Джейн поняла, что ревнует и влюблена.

Осознавая, что ей, серой мышке, бессмысленно тягаться с ослепительной Бланш, Джейн всерьез подумывала о новом месте работы. Каким же было ее изумление, когда мистер Эдвард Рочестер признался ей в своих чувствах и предложил стать его женой. Джен тут же согласилась выйти замуж за возлюбленного… но счастью пары не суждено было случиться столь скоро.

Когда влюбленные Джейн и Эдвард стояли у алтаря, церемонию прервал незнакомец. Он заявил, что этот брак не может быть действительным, потому что Рочестер уже женат. Застигнутый врасплох, Эдвард тут же во всем признался.

Оказывается, в юности его женили на богатой вест-индской наследнице, утаив от горе-жениха, что у невесты наследственная предрасположенность к психическим расстройствам. Вскоре недуг, на который была обречена Берта (так звали жену Эдварда), проявился в полной мере. Молодая женщина превратилась в настоящего монстра. Рочестеру ничего не оставалось, как запереть чудовище в комнатах огромного дома и зажить новой жизнью.

Затем Эдвард влюбился в красавицу певицу, которая вскоре бросила своего воздыхателя, оставив ему на память дочь. Это Адель, ученица Джейн.

Как ни умолял несчастный жених простить его обман, Джейн была непреклонна. Она не могла оставаться в доме на правах содержанки. С болью в сердце Джейн Эйр покидает Торнфилд и самого дорогого человека на свете.

Новая жизнь Джейн Эйр

После долгих мытарств Джейн Эйр удается вновь найти пристанище и добрых друзей. Она знакомится со священником Сент-Джоном Риверсом и его прекрасными сестрами, начинает преподавать в сельской школе и вести тихую размеренную и по-своему счастливую жизнь. На удивление, голубоглазый красавец Сент-Джон влюбляется в Джейн, делает ей предложение и приглашает в Индию, куда он направляется в качестве миссионера.

Неожиданное наследство
Понимая, что чувство к Сент-Джону даже отдаленно не напоминает то, которое она по-прежнему испытывает к Рочестеру, Джейн благородно отказывается от предложения. А вскоре, по воле судьбы, она встречается с путником, который оказывается приятелем некоего Джона Эйра, покойного дяди Джейн. Оказывается, мистер Эйр долгие годы безуспешно искал свою племянницу. Перед смертью он завещал свое огромное состояние именно ей.

Глава I

В этот день нечего было и думать о прогулке. Правда, утром мы еще побродили часок по дорожкам облетевшего сада, но после обеда (когда не было гостей, миссис Рид кушала рано) холодный зимний ветер нагнал угрюмые тучи и полил такой пронизывающий дождь, что и речи не могло быть ни о какой попытке выйти еще раз.Что же, тем лучше: я вообще не любила подолгу гулять зимой, особенно под вечер. Мне казалось просто ужасным возвращаться домой в зябких сумерках, когда пальцы на руках и ногах немеют от стужи, а сердце сжимается тоской от вечной воркотни Бесси, нашей няньки, и от унизительного сознания физического превосходства надо мной Элизы, Джона и Джоржианы Рид.Вышеупомянутые Элиза, Джон и Джорджиана собрались теперь в гостиной возле своей мамы: она полулежала на диване перед камином, окруженная своими дорогими детками (в данную минуту они не ссорились и не ревели), и, очевидно, была безмятежно счастлива.Я была освобождена от участия в этой семейной группе; как заявила мне миссис Рид, она весьма сожалеет, но приходится отделить меня от остальных детей, по крайней мере до тех пор, пока Бесси не сообщит ей, да и она сама не увидит, что я действительно прилагаю все усилия, чтобы стать более приветливой и ласковой девочкой, более уживчивой и кроткой, пока она не заметит во мне что-то более светлое, доброе и чистосердечное; а тем временем она вынуждена лишить меня всех радостей, которые предназначены для скромных, почтительных деток.- А что Бесси сказала? Что я сделала?- Джен, я не выношу придирок и допросов; это просто возмутительно, когда ребенок так разговаривает со старшими. Сядь где-нибудь и, пока не научишься быть вежливой, молчи.Рядом с гостиной находилась небольшая столовая, где обычно завтракали Я тихонько шмыгнула туда. Там стоял книжный шкаф; я выбрала себе книжку, предварительно убедившись, что в ней много картинок. Взобравшись на широкий подоконник, я уселась, поджав ноги по-турецки, задернула почти вплотную красные штофные занавесы и оказалась, таким образом, отгороженной с двух сторон от окружающего мира.Тяжелые складки пунцовых драпировок загораживали меня справа; слева оконные стекла защищали от непогоды, хотя и не могли скрыть картину унылого ноябрьского дня. Перевертывая страницы, я время от времени поглядывала в окно, наблюдая, как надвигаются зимние сумерки. Вдали тянулась сплошная завеса туч и тумана; на переднем плане раскинулась лужайка с растрепанными бурей кустами, их непрерывно хлестали потоки дождя, которые гнал перед собой ветер, налетавший сильными порывами и жалобно стенавший.Затем я снова начинала просматривать книгу - это была «Жизнь английских птиц» Бьюика. Собственно говоря, самый текст мало интересовал меня, однако к некоторым страницам введения я, хоть и совсем еще ребенок, не могла остаться равнодушной: там говорилось об убежище морских птиц, о пустынных скалах и утесах, населенных только ими; о берегах Норвегии, от южной оконечности которой - мыса Линденеса - до Нордкапа разбросано множество островов:

…Где ледяного океана ширь

Кипит у островов, нагих и диких,

На дальнем севере; и низвергает волны

Атлантика на мрачные Гебриды

Не могла я также пропустить и описание суровых берегов Лапландии, Сибири, Шпицбергена, Новой Земли, Исландии, Гренландии, «всего широкого простора полярных стран, этих безлюдных, угрюмых пустынь, извечной родины морозов и снегов, где ледяные поля в течение бесчисленных зим намерзают одни над другими, громоздясь ввысь, подобно обледенелым Альпам; окружая полюс, они как бы сосредоточили в себе все многообразные козни сильнейшего холода». У меня сразу же сложилось какое-то свое представление об этих мертвенно-белых мирах, - правда, туманное, но необычайно волнующее, как все те, еще неясные догадки о вселенной, которые рождаются в уме ребенка. Под впечатлением этих вступительных страниц приобретали для меня особый смысл и виньетки в тексте: утес, одиноко стоящий среди пенящегося бурного прибоя; разбитая лодка, выброшенная на пустынный берег; призрачная луна, глядящая из-за угрюмых туч на тонущее судно.Неизъяснимый трепет вызывало во мне изображение заброшенного кладбища: одинокий могильный камень с надписью, ворота, два дерева, низкий горизонт, очерченный полуразрушенной оградой, и узкий серп восходящего месяца, возвещающий наступление вечера.Два корабля, застигнутые штилем в недвижном море, казались мне морскими призраками.Страничку, где был изображен сатана, отнимающий у вора узел с похищенным добром, я поскорее перевернула: она вызывала во мне ужас.С таким же ужасом смотрела я и на черное рогатое существо, которое, сидя на скале, созерцает толпу, теснящуюся вдали у виселицы.Каждая картинка таила в себе целую повесть, подчас трудную для моего неискушенного ума и смутных восприятий, но полную глубокого интереса, - такого же, как сказки, которые рассказывала нам Бесси зимними вечерами в тех редких случаях, когда бывала в добром настроении. Придвинув гладильный столик к камину в нашей детской, она разрешала нам усесться вокруг и, отглаживая блонды на юбках миссис Рид или плоя щипцами оборки ее ночного чепчика, утоляла наше жадное любопытство рассказами о любви и приключениях, заимствованных из старинных волшебных сказок и еще более древних баллад или же, как я обнаружила в более поздние годы, из «Памелы» и «Генриха, герцога Морландского».И вот, сидя с книгой на коленях, я была счастлива; по-своему, но счастлива. Я боялась только одного - что мне помешают, и это, к сожалению, случилось очень скоро.Дверь в маленькую столовую отворилась.- Эй, ты, нюня! - раздался голос Джона Рида; он замолчал: комната казалась пустой.- Куда к чертям она запропастилась? - продолжал он. - Лиззи! Джорджи! - позвал он сестер. - Джоаны нет здесь. Скажите мамочке, что она убежала под дождик… Экая гадина!«Хорошо, что я задернула занавесы», - подумала я, горячо желая, чтобы мое убежище не было открыто, впрочем, Джон Рид, не отличавшийся ни особой зоркостью, ни особой сообразительностью, ни за что бы его не обнаружил, но Элиза, едва просунув голову в дверь, сразу же заявила:- Она на подоконнике, ручаюсь, Джон.Я тотчас вышла из своего уголка; больше всего я боялась, как бы меня оттуда не вытащил Джон.- Что тебе нужно? - спросила я с плохо разыгранным смирением.- Скажи: «Что вам угодно, мистер Рид?» - последовал ответ. - Мне угодно, чтобы ты подошла ко мне, - и, усевшись в кресло, он показал жестом, что я должна подойти и стать перед ним.Джону Риду исполнилось четырнадцать лет, он был четырьмя годами старше меня, так как мне едва минуло десять. Это был необычайно рослый для своих лет увалень с прыщеватой кожей и нездоровым цветом лица; поражали его крупные нескладные черты и большие ноги и руки. За столом он постоянно объедался, и от этого у него был мутный, бессмысленный взгляд и дряблые щеки. Собственно говоря, ему следовало сейчас быть в школе, но мамочка взяла его на месяц-другой домой «по причине слабого здоровья». Мистер Майлс, его учитель, утверждал, что в этом нет никакой необходимости, - пусть ему только поменьше присылают из дому пирожков и пряников; но материнское сердце возмущалось столь грубым объяснением и склонялось к более благородной версии, приписывавшей бледность мальчика переутомлению, а может быть, и тоске по родному дому.Джон не питал особой привязанности к матери и сестрам, меня же он просто ненавидел. Он запугивал меня и тиранил; и это не два-три раза в неделю и даже не раз или два в день, а беспрестанно. Каждым нервом я боялась его и трепетала каждой жилкой, едва он приближался ко мне. Бывали минуты, когда я совершенно терялась от ужаса, ибо у меня не было защиты ни от его угроз, ни от его побоев; слуги не захотели бы рассердить молодого барина, став на мою сторону, а миссис Рид была в этих случаях слепа и глуха: она никогда не замечала, что он бьет и обижает меня, хотя он делал это не раз и в ее присутствии, а впрочем, чаще за ее спиной.Привыкнув повиноваться Джону, я немедленно подошла к креслу, на котором он сидел; минуты три он развлекался тем, что показывал мне язык, стараясь высунуть его как можно больше. Я знала, что вот сейчас он ударит меня, и, с тоской ожидая этого, размышляла о том, какой он противный и безобразный. Может быть, Джон прочел эти мысли на моем лице, потому что вдруг, не говоря ни слова, размахнулся и пребольно ударил меня. Я покачнулась, но удержалась на ногах и отступила на шаг или два.- Вот тебе за то, что ты надерзила маме, - сказал он, - и за то, что спряталась за шторы, и за то, что так на меня посмотрела сейчас, ты, крыса!Я привыкла к грубому обращению Джона Рида, и мне в голову не приходило дать ему отпор; я думала лишь о том, как бы вынести второй удар, который неизбежно должен был последовать за первым.- Что ты делала за шторой? - спросил он.- Я читала.- Покажи книжку.Я взяла с окна книгу и принесла ему.- Ты не смеешь брать наши книги; мама говорит, что ты живешь у нас из милости; ты нищенка, твой отец тебе ничего не оставил; тебе следовало бы милостыню просить, а не жить с нами, детьми джентльмена, есть то, что мы едим, и носить платья, за которые платит наша мама. Я покажу тебе, как рыться в книгах. Это мои книги! Я здесь хозяин! Или буду хозяином через несколько лет. Пойди встань у дверей, подальше от окон и от зеркала.Я послушалась, сначала не догадываясь о его намерениях; но когда я увидела, что он встал и замахнулся книгой, чтобы пустить ею в меня, я испуганно вскрикнула и невольно отскочила, однако недостаточно быстро: толстая книга задела меня на лету, я упала и, ударившись о косяк двери, расшибла голову. Из раны потекла кровь, я почувствовала резкую боль, и тут страх внезапно покинул меня, дав место другим чувствам.- Противный, злой мальчишка! - крикнула я. - Ты - как убийца, как надсмотрщик над рабами, ты - как римский император!Я прочла «Историю Рима» Гольдсмита и составила себе собственное представление о Нероне, Калигуле и других тиранах. Втайне я уже давно занималась сравнениями, но никогда не предполагала, что выскажу их вслух.- Что? Что? - закричал он. - Кого ты так называешь?.. Вы слышали, девочки? Я скажу маме! Но раньше…Джон ринулся на меня; я почувствовала, как он схватил меня за плечо и за волосы. Однако перед ним было отчаянное существо. Я действительно видела перед собой тирана, убийцу. По моей шее одна за другой потекли капли крови, я испытывала резкую боль. Эти ощущения на время заглушили страх, и я встретила Джона с яростью. Я не вполне сознавала, что делают мои руки, но он крикнул: - Крыса! Крыса! - и громко завопил. Помощь была близка. Элиза и Джорджиана побежали за миссис Рид, которая ушла наверх; она явилась, за ней следовали Бесси и камеристка Эббот. Нас разняли, и до меня донеслись слова:- Ай-ай! Вот негодница, как она набросилась на мастера Джона!- Этакая злоба у девочки!И, наконец, приговор миссис Рид:- Уведите ее в красную комнату и заприте там.Четыре руки подхватили меня и понесли наверх.