У меня есть давний знакомый: затрудняюсь определить его профессию, потому что он мало что знает и ничего не умеет, но уже много лет он работает куратором в Центре современного искусства, готовит выставки, участвует в круглых столах. Вероятно, он искусствовед. Когда он говорит, то всегда произносит один и тот же набор слов, просто переставляет слова местами. Он мало читал, светская текучка съела всё время, но необходимый минимум знает: Деррида, Уорхол, Бойс, Гройс, Чубайс, Прохоров, долой Путина. Он интеллигент.

В целом он за хорошее. Этот человек подозревает, что с ним происходит что-то не то. Он ведь вменяемый, он давно заметил, что ничего не читает и думает одни и те же мысли, или полумысли — уже много лет подряд. Он ведь человек с некоторой, пусть притуплённой, способностью к рефлексии: он видит, что фигуранты процесса говорят длинные слова с претензией выразить богатый смысл — но откуда же взяться смыслу? Они ведут жизнь, исключающую смысл вообще: читают только короткие статьи в коротких журналах и проводят время на вернисажах, а чаще всего пьют или клянчат деньги у нечестных богачей.

Мой знакомый заметил это давно. И то, что все живут моралью кружка, хотя существование привилегированного кружка аморально в принципе, — это он тоже знает. То, что художественного образования более нет, а знания заменили сведениями о рыночных успехах, он знает превосходно. Детали мелких гешефтов он знает лучше прочих: как выхлопотать поездку в Венецию, спроворить грант, промылиться в кураторы выставки — это всё мелкие трюки повседневности, которыми живёт столица. Мой знакомый варится в этом котле каждый день, и он (будучи изначально неплохим человеком) немного стыдится своей ловкости.

Наши отношения складываются непросто. Дело в том, что я уже много лет назад сказал, что так называемый «второй авангард» есть жульничество и обслуга богатого ворья, а так называемый «московский концептуализм» не имеет ни единой концепции, а участники процесса — прохвосты и бездари. Многие на меня обиделись и сочли мракобесом, сторонником застойных времен. Мой знакомый отлично понимает, что я не сторонник застойных времён, а просто не считаю ту среду, в которой он варится, интересной и умной. И ему обидно: ведь он тоже в глубине души (в далеко запрятанной глубине души) представляет, что интеллектуальный уровень его друзей очень низок — но каждый день он должен расшаркиваться перед болванами.

И вот мы перестали общаться, так бывает. Однако с некоторых пор этот знакомый стал мне звонить и даже приходить в мастерскую. А до этого он не звонил лет двадцать. Однажды позвонил и говорит: «Как мне стыдно за все эти годы, ты уж прости, старик, но сам понимаешь... Прости, что мы тебя отовсюду исключали… Ну, если честно, ты сам виноват, поставил себя вне общества… Но я-то понимаю, что правда за тобой. Нет, ты прав, конечно…» Так прямо и говорил, произносил горькие слова, очень трогательные. Я сознательно не привожу фамилии этого человека, чтобы ему не влетело от его влиятельных друзей, — он ведь рисковал, идя со мной на контакт.

Так порой рискует разведчик, когда ему неожиданно хочется раскрыться — пусть хоть на единый миг. Нет, нельзя! Никогда нельзя раскрываться! Надо до самой смерти повторять, что бездарный поэт Пригов — гений, а живопись умерла. Круговая порука бездарностей в моде необходима; более того, именно так и было устроено в советское время, когда деятели соцреализма обязаны были убеждать друг друга, что серая мазня Салахова — это искусство.

Так вот, знакомый пришёл ко мне в гости несколько раз, а потом перестал приходить. Точнее, я перестал его приглашать, а он и не просится больше. Дело в том, что такими вот трогательными словами он вроде как выполнил долг перед своей совестью, очистился — но ничего в его жизни не поменялось. И как может поменяться? Он продолжал заниматься устройством мелких дел, произнесением пустых фраз, и никогда, ни разу — ни единого разу! — он не посмел возвысить свой тонкий голос и сказать нечто против происходящего.

Ну, как пойти против директора ГЦСИ Бажанова, человека амбициозного и очень глупого? Или против замдиректора ГЦСИ Миндлина, коррумпированного до стелек в обуви проходимца? Как возразить против программы, поддерживающей общий уровень серости? Они выезжают и на биеннале, и триеннале, сидят с надутыми рожами в комиссиях и подкомиссиях — и глупеют, глупеют, глупеют. Если учесть, что уровень знаний был исключительно низок на старте — сегодня это ниже уровня асфальта. Но шампанское булькает, но инсталляции блестят!

Он отлично знает, этот мой знакомый, что всё происходящее сегодня в искусстве ещё хуже чем советский Минкульт. Но ему надо жить, скоро пенсия. И даже не в пенсии дело. Он мне сказал очень грустно и очень просто: «Вот ты-то уедешь, а я здесь останусь. И мне с ними надо будет встречаться, говорить, здороваться. От них зависит многое — это моя жизнь, понимаешь?» И я перестал его приглашать, смотреть на эти мучения сил нет.

Теперь, когда мы встречаемся на выставках (недавно встретились в Пушкинском музее), он отворачивается. Он знает, что я думаю, что он трус и ничтожество, а я знаю, что он меня уже ненавидит за то, что однажды пересилил себя и пришёл ко мне с признаниями. Вдруг я понял и причину его прихода ко мне — и причину нового витка неприязни: в некий момент он вообразил, что за мной стоит какая-то сила, некая ещё не известная ему мафия-группировка. Может быть, уже договорились менять всё? Не может же быть, что я такой вот нахальный — сам по себе, один? Но когда он убедился, что я один, просто такой вот неадекватный, — он очень оскорбился.

И таких обиженных людей я знаю много. Особую категорию занимают бывшие друзья: они все оставались верными до определённой черты, а потом нечто происходило фатальное и отношения прекращались. Быть адекватным среде очень рекомендуется. Случалось так, что я замахивался на самое святое — и корпоративный закон уже не позволял со мной дружить: они ещё терпели, когда я бранил Тэтчер и либеральную демократию, но если я говорил, что оппозиционеры на Болотной дурни и пошляки или что идея демократии подвержена коррозии и износилась, то это уже было нестерпимо. Так и в брежневские годы: со мной дружили, пока я бранил соцреализм, но когда переходил на личности секретарей обкомов или говорил, что всех членов Политбюро надо отправить на Марс, — вот тут со мной здороваться переставали.

Надо сказать, что в России демократической всё ещё строже. Одного моего доброго друга пригласили на собеседование (в прежние времена сказали бы: вызвали на партком, но это был не партком, а собрание либеральной интеллигенции) и на собеседовании предложили ему выбирать: со мной он дружит или с либеральным обществом. И мой былой товарищ позвонил мне по телефону, извинился, сказал: ну сам понимаешь, надо же выбирать.

Мой былой друг великолепно знает, что я выступал против Сталина и лагерей, против Политбюро и советской власти в те годы, когда сегодняшние либералы прилежно ходили на комсомольские собрания. Однако дело ведь не во мне и не в моих взглядах — дело в том, что нельзя нарушать комфортные установки своего круга. Кругу ведь не то обидно, что я не считаю демократию венцом развития общественной мысли, — нестерпимо то, что я не считаю Рубинштейна поэтом, Гройса — философом, а Булатова — художником. Общественный строй никогда главным не был, главное — это номенклатура. Современному либеральному кругу комфортно называть меня антилибералом на том основании, что я считаю их жуликами, — ну, вот и называют.

Вчера мне написал милый, в сущности, человек: «Я бы рад вашу статью послать дальше, по своим знакомым, но заранее хочу размежеваться с некоторыми острыми пунктами. Вы там слишком резко говорите, а мне бы не хотелось». Этот же человек (он не вполне трус, боится только своей корпорации) не страшится выступать против абстрактного коррумпированного правительства России — не страшится потому, что эти абстрактные претензии ненаказуемы; но он десять раз описается, прежде чем публично скажет, что Бакштейн — не мыслитель и никогда не написал ни единой строчки и не подумал ни единой мысли. Так нельзя говорить, ну что вы! Так невозможно сказать!

Мне сообщали (причём сообщали по секрету, умоляя не разглашать тайну), что мои статьи пересылают друг другу тайком, боясь признаться своему окружению, что читают Кантора, — ведь можно испортить отношения в своём кружке. «Разве можно читать Кантора!» — так говорят друг другу участники кружков, а те из них, которые тайком читают, опускают глаза. И в этот момент они говорят себе: «Ведь Максим Кантор не любит их, ну а они не любят его — всё правильно, это же честно».

Среди прочих былых друзей был друг, который переживал, что мне не нравится, что он дружит со взяточниками и людьми из светского коррумпированного круга — гельманами, хорошиловами и т.п. Он мне так говорил: «Ну а чем ты докажешь, что они нечестные?» Никто, понятное дело, не ловил этих дяденек за руку, но все представляют, как делаются дела, — и мой друг тоже великолепно всё это знал. Но ведь есть презумпция невиновности, не так ли? Мой друг был исполнен личного достоинства, он готов был со мной дружить несмотря на то что я против капитализма, а всё его окружение — за капитализм. Он просил от меня равной услуги: он будет закрывать глаза на то, что я социалист и христианин, а я должен не замечать того, что он прислуживает негодяям. Моему другу хотелось так всё устроить, чтобы и со мной дружить, и с прогрессивной банкирской компанией ладить — это вполне могло идти параллельно. Он приходил ко мне, и мы говорили о высоком, а потом он шёл в общество прогрессивных представителей современного искусства и там беседовал о рынке инноваций. Некоторое замешательство возникало на днях рождения. Но ведь можно два раза подряд отмечать праздник: один стол накрывают для рукопожатных, а другой — для нерукопожатных друзей.

Во время существования Советского Союза с набором гостей тоже возникали сложности: в интеллигентные дома было не принято приглашать стукачей и директоров ателье, заведующих мясными отделами тоже в гости не звали. А сегодня, когда застолье сплошь из директоров гастрономов — в том числе гастрономов интеллектуальных, — возникает неловкость, когда надо позвать кого-то, кто в данный гастроном не вхож. Тут надо раз и навсегда прописать правила поведения кружка, иначе никак.

Один смелый юноша мне написал, что ему в его «тусовке» достаётся немало колотушек за то, что он думает не как все, и он даже попросился ко мне в друзья, хотя его окружение и против меня, а если он обматерил меня за спиной, так это от ситуативной застенчивости. И написал он это в отчаянном личном письме, не отдавая себе отчёта, что пишет очень трусливо. И не объяснишь, что учиться храбрости надо наедине с собой — а когда научишься быть мужчиной, тогда уже и приходить к взрослым. Поздно объяснять, жизнь сложилась.

Вообще говоря, происходит вот что: возникла мораль мафии, которую противопоставляют морали ненавидимого тотального государства. Мафия как институт свободы возникла не вчера, а термин «рукопожатные» совершенно соответствует термину «люди чести», который употребляют на Сицилии. Страх, который напитал общество, он не перед Путиным: ну что вам сделает Путин? Вы ему совершенно не нужны. И не перед патриархом: вас нельзя отлучить от Церкви, к которой вы не принадлежите. И не перед Сталиным, который шестьдесят лет как мёртв. И не перед Советской властью, которой нет, и нечего врать, что она вернулась.

Страх — выпасть из своего кружка, выделится из своей маленькой мафии, из тёплой лужицы, где тебя поймут и согреют. Страшно перестать говорить на общем жаргоне. Страшно увидеть, что ваш кружок занимается дрянью. Страшно остаться одному с большим миром — и с честными идеалами. Это по-настоящему страшно.

Но только не обманывайте себя — вы совсем не демократы. Надо понять, что управлять многими мафиями для тотального государства значительно проще, чем управлять социумом с единой моралью, внятной целью и идеалом общественного договора. Такой идеал возможно извратить. Но если общество живёт общим делом, надолго извратить идеал невозможно. Можно долго обманывать немногих, но нельзя долго обманывать всех. А вот если обман развивается корпоративно, ширится по законам роста раковых клеток, то обман поглощает организм незаметно — и съедает общественный договор навсегда. До тех пор пока существует свой мыльный дискурс журнала «Артхроника» и отдельно есть жирный дискурс московского концептуализма, со страной можно делать всё что угодно.

А как же быть? Что же — опять верить в общие идеалы? Увольте нас от идеалов! Как только произносишь слово «идеалы», у собеседника блестит глаз: он нашёл, как доказать свою правоту, как вернуть себе комфорт в душе. Ах, идеалы? Может, ты за коммунизм? Вам прогресс и капитализм не нравятся? А знаете ли вы, что рынок — отец цивилизации? Ты вне рынка — значит вне прогресса. Знаем мы вас, коммуняк, скоро в лагеря всех законопатите. И вообще это коммунисты, если разобраться, войну начали. Нет уж, мы за дискурс, за инсталляции, за умеренную коррупцию, за миллиардера Прохорова и его благостную сестру. Прохоров наш президент! Только не трогайте ничего в моей маленькой мафии честных «рукопожатных»!

Идут на митинг, чтобы подержаться за руки таких же запуганных. В этот день они все смелые. Они выступили против абстрактного тирана (которого в МВФ уже договорились валить, поэтому и можно ходить на демонстрации). Они выступили против тирана и затем пошли по своим рабочим местам — подавать руку проходимцам, подставлять щёчки для поцелуев ворам, льстить проституткам.

Кто вас так запугал, граждане? Чиновники даже не делали ничего особенного, чтобы довести вас до такого панического ущербного состояния. Вы не чиновников боитесь — вы друг друга боитесь. Вы боитесь своей бездарности, своей человеческой несостоятельности. В окружении вам подобных ничтожеств ваша несостоятельность не так заметна. Вы уже не смеете сказать ничтожеству, что он/оно/она — ничтожество.

Почему, почему вы все боитесь друг друга? Почему вы все — трусы?

Мне часто теперь говорят: опять ты про негативное! Ну как можно! Ведь для негативного отведён специальный день календаря: 31-го числа мы несогласные! Вот есть реальное общественное дело — протест против тоталитаризма! Прошлись, со знакомыми пообщались. А потом — домой, а дома ждёт только хорошее: журнал «Мезонинчик», инсталляция в ГЦСИ, пьянка на Венецианской биеннале, Хорошилов обещал зайти. Жизнь-то идёт…

А.П. Чехов вошел в литературу 80-х годов XIX века как новатор, во многом не похожий ни на предшествующих, ни на окружавших его в то время писателей. Новаторство заключалось, в первую очередь, в выборе жанра: Чехов был мастером «малых форм», короткого рассказа. Также нетрадиционной была манера повествования, краткость, лаконизм; необычна и сама тематика рассказов. Так, одной из ведущих тем зрелого периода творчества Чехова становится изображение жизни русской интеллигенции. Используя разнообразные художественные средства, автор создал ряд ярких, типичных образов представителей трудовой и творческой интеллигенции, а также отразил проблемы и конфликты, возникавшие тогда в ее среде.
В рассказах вся интеллигенция как социальный слой, некая совокупность, людей, объединенных по профессиональному признаку и личным качествам, может быть разделена на трудовую (врачи, учителя) и творческую (артисты, художники, музыканты), причем такое разделение иногда даже перерастает в антитезу, например в рассказе «Попрыгунья». Здесь представители творческой интеллигенции описаны явно сатирически: автор с пренебрежением относится к художнику Рябовскому, равно как и ко всем артистам, музыкантам и литераторам, бывающим в доме Ольги Ивановны, главной героини. Подчеркивается наи- гранность, неестественность слов и поступков, однообразие и пошлость, царящие в «творческой» среде. Образ Ря- бовского снижен: Чехов иронизирует над вечным утомленным видом и фразой «Я устал», произносимой героем несколько раз с одной и той же театральной интонацией. Собственно, ход событий, развитие сюжета обнажают внутреннюю сущность, скрытые за приятной внешностью пороки Рябовского, считающего, как оказалось, любые свои действия, даже аморальные, оправданными «творческим» складом характера, непостоянством, склонностью к переменам.
В рассказе «Дом с мезонином» уже другой представитель творческой интеллигенции, художник, г-н N, показан с иных позиций. Повествование ведется от первого лица, автор как бы прячется за маску рассказчика и перепоручает повествование лицу, якобы принимавшему участие в описываемых событиях, что создает эффект присутствия. У читателя создается впечатление достоверности, правдивости истории. Никакой сатирической окраски образа нет, сама история любви художника и Жени Волча- ниновой довольно трагична. Но есть, пожалуй, и черта, общая для Рябовского и г-на N: безволие, неумение отстоять свои желания, интересы, убеждения; такие люди легко подвержены внешним воздействиям, они не борцы, предпочитают плыть по течению. Вероятно, поэтому судьба по воле автора даже не предоставляет им права нравственного выбора: для Рябовского моральных проблем вообще не существует, художник же, г-н N, оказался явно слабее обстоятельств.
Чехов презирал и высмеивал пошлость во всех ее проявлениях, в том числе и в творчестве. В рассказе «Ионыч» на вечере самой интеллигентной в городе С. семьи хозяйка читает роман, начинающийся словами: «Мороз крепчал...» Здесь Чехов демонстративно высмеивает литературные штампы, банальность, отсутствие новых, свежих идей и форм. Проблемы поиска нового в искусстве, в творчестве получат развитие в пьесах Чехова, в том числе в знаменитой «Чайке».
Не менее критично и строго изображает писатель и трудовую интеллигенцию. В основном это врачи, что, вероятно, связано с профессией Чехова, а также учителя как самая образованная часть интеллигенции, от которой зависит будущее. Своих героев, как правило, автор ставит перед выбором: приобщиться к серой массе пошлых, неинтересных людей, позволить втянуть себя в болото мещанского быта с его мелочностью и обыденностью или остаться личностью, сохранить человеческое достоинство, интерес к людям и ко всему новому. В рассказах показан весь спектр возможных решений проблемы. Пожалуй, крайним случаем является Беликов, герой рассказа «Человек в футляре». Образ типичен при всей гротескности; Беликов - человек ограниченный, живущий в своем маленьком, глухом, испуганном мире с одной мыслью: «Как бы чего не вышло». Чехов использует интересный художественный прием: перенос свойств человека, косвенно и иносказательно изображенных, на его вещи, прямо и конкретно: «И зонтик у него был в чехле, и часы в чехле из серой замши, и когда вынимал перочинный нож, чтобы очинить карандаш, то и нож у него был в чехольчике». Такие детали (как и многие другие, например, сам предмет, который преподавал Беликов, - греческий язык, мертвый, тоже помогающий герою уйти от реальности в свой мир) штрихами набрасывают четкий образ человека, живущего в «футляре», мешающего жить себе и другим, учителя, про которого коллега говорит: «Признаюсь, хоронить таких людей, как Беликов, это большое удовольствие».
Беликов показан в рассказе статичным, застывшим. В другом рассказе, «Ионыч», Чехов изображает изменение внутреннего мира, деградацию человека, не воспротивившегося окружающей пошлости. Вначале героя зовут доктор Старцев, в финале - Ионыч. Чехов использует опять же деталь для изображения перемен в душе, в принципах, убеждениях, манере поведения, образе жизни доктора Старцева. Например, в начале знакомства с ним герой предпочитает ходить пешком, ведет активный образ жизни: «Пройдя девять верст и потом ложась спать, он не чувствовал ни малейшей усталости, а напротив, ему казалось, что он с удовольствием прошел бы еще верст двадцать»; во второй части у него уже «своя пара лошадей и кучер»; в третьей - «тройка с бубенчиками». Сама композиция рассказа, параллелизм сцен в саду, отношения с Катериной Ивановной выявляют основные черты характера, подчеркивают необратимость процесса деградации, столь логичного и закономерного в условиях всеобщего интеллектуального и духовного застоя.
Однако в рассказе «Учитель словесности» главный герой осознает опасность, заразительность быта и мещанства, хотя и после совершенной ошибки - женитьбы на внешне милой, но ограниченной девушке Манюсе. Рассказ заканчивается мыслью Никитина: «Нет ничего страшнее, оскорбительнее, тоскливее пошлости. Бежать отсюда, бежать сегодня же, иначе я сойду с ума!» Для него окружающая обыденность невыносима. Чехов не показывает, что происходит с героем дальше, но важен сам факт решения бежать от пошлости. А в рассказе «Попрыгунья», как уже говорилось, творческой интеллигенции противопоставлены представители трудовой, доктора Дымов, Коростелев, Шрек. Пожалуй, их можно назвать наиболее близкими к авторскому идеалу: это люди труда, люди науки, самоотверженные и незаметные одновременно. Дымов погибает трагически, случайно, нелепо; только после его смерти жена, Ольга Ивановна, понимает, чем он был в жизни для нее, друзей и больных, для науки. Дымов не смог сопротивляться пошлости в отношениях, в семье; однако он оказывается нравственно несравнимо выше, чем Ольга Ивановна и ее друзья, а после его смерти Коростелев выносит приговор житейской пошлости, вульгарности, фактически обвиняя Ольгу Ивановну в смерти талантливого, кроткого, незаменимого человека.
Мастерство Чехова-новеллиста состоит в том, что в коротких зарисовках из жизни он сумел отразить типичные для своего времени типы, образы, отношения, сумел выхватить главное, сущностное, основное из происходящего вокруг. Изображение русской интеллигенции 90-х годов XIX века, для которого автор использовал искусную детализацию, сравнения, композицию рассказов, разные способы повествования, представляет собой не только литературную, но и историческую ценность, помогает проникнуть в мир русского общества того времени, пролить свет на вечную проблему роли интеллигенции в жизни России.

Формирование исторической памяти творческой интеллигенции и журналистов, освещавших Нюрнбергский процесс

Исследование исторической памяти представителей творческой интеллигенции имеет свою специфику. Во-первых, эти люди не были пассивными наблюдателями событий. Такие видные деятели как Лев Безыменский , Борис Полевой , Илья Эренбург и другие, участвовавшие и освещавшие события в Нюрнберге, имели большой вес в советской публицистике и литературе. Их репортажи, заметки, воспоминания и публицистические произведения о Нюрнбергском процессе оказывали огромное влияние на формирующуюся историческую память советского населения.

Во-вторых, в произведениях и воспоминаниях этих людей также содержатся различные оценки Нюрнбергских событий их современниками за рубежом. Это в свою очередь также представляет научный интерес.

В-третьих, представители советской творческой интеллигенции поднимают актуальные для всего общества проблемы, в частности проблему возрождения нацизма или необходимость недопущения войн и агрессий.

В своих мемуарах представители творческой интеллигенции ярко описывают увиденные события. Так, Борис Полевой в своих воспоминаниях «В конце концов. Нюрнбергские дневники» пишет : «Мы сейчас как бы находимся на кухне дьявола. То, что мы узнаем, заслуживает такого названия. Благодаря документам, предъявленным обвинением, мы видим, как кучка международных разбойников, опьяненная своими кровавыми успехами в Западной Европе, совершенно хладнокровно планировала не только расчленение нашей Родины, не только ограбление ее народов, но и физическое их истребление.

…Сейчас я записываю все это без особой надежды когда-либо опубликовать, ибо все попытки напечатать мои дневники в журналах или книгой до сих пор не удавались».

Илья Эренбург в своих обширных мемуарах «Люди, годы, жизнь» вспоминает : «Да, я на том апофеозе справедливости, о котором мечтал летом 1942 года. Я жадно разглядывал подсудимых, как будто искал разгадку происшедшей трагедии.…Судьям было нетрудно разобраться: состав преступления был налицо.

…Процесс длился долго – десять месяцев; очень скоро журналисты начали разъезжаться. Все было известно заранее – до процесса. Из двадцати одного подсудимого десяти удалось спасти голову, но и это, пожалуй, интересовало только ограниченный круг людей. Не скрою, во мне ужас смешивался со скукой – от несоизмеримости преступлений и преступников».

Таким образом, можно сделать вывод что оценка Нюрнбергского процесса советской творческой интеллигенцией как легитимного «суда народов» представляется очевидной. Эренбург, в частности, называет его «апофеозом справедливости». Справедливость обвинения и полнота представленных доказательств не вызывают сомнений. Особый интерес в этом плане вызывают доказательства преступной деятельности немецко–фашистских захватчиков на оккупированной советской территории: «…кучка международных разбойников хладнокровно планировала расчленение нашей Родины…». Компетентность членов трибунала оценивается по большей мере субъективно, и связана, прежде всего, с личностными факторами: отношением к советским обвинителям, журналистам и т.д. Это обстоятельство роднит мнение советских журналистов с мнением переводчиков. В этом же, личностном, русле происходит и оценка справедливости приговора по отношению к отдельным обвиняемым. Приговор, по наблюдениям Эренбурга, Полевого, Безыменского, зависел не только от содеянного немецкими военными преступниками, не только от доказательств их вины, но и в немалой степени от поведения самих обвиняемых на процессе. Именно поэтому дается столь тщательное описание поведения военных преступников на процессе, выражения их лиц, внешнего вида. Так, например, относительно мягкий приговор Гессу соотносился с его «сговорчивостью» . Исторические последствия и важность происходящих событий оценивались высоко. Кроме того, сам Нюрнбергский процесс оценивался не только как чисто юридическое событие, но как моральное назидание потомкам, а преступные деяния подсудимых как олицетворение кризиса всей европейской цивилизации и ее морально-нравственных ценностей.

Хотя в целом, мемуарные источники данной категории населения отличаются эмоциональностью, философскими рассуждениями, переживаниями за потери, которые понесла Родина, нельзя не отметить факт существования жестких рамок. Эти рамки определялись существующей в СССР идеологией и политическим режимом. Очень глубоки встречающиеся фразы: «…я записываю все это без особой надежды когда-либо опубликовать…» (Б.Полевой) , «…все было известно заранее – до процесса…» (И.Эренбург). Если учесть факт, что материалы Нюрнбергского процесса в СССР стали публиковаться только в 1960-х гг. – когда интерес к событию несколько снизился, в то время как в странах Запада материалы опубликовались уже в конце 1940-х гг., то становится явственным нежелание советского руководства обнародовать факты сотрудничества с «капиталистическим миром». Более наглядно это показывает анализ периодической печати СССР.

Освещение Нюрнбергского процесса в средствах массовой информации СССР

Первое сообщение непосредственно о Нюрнбергском процессе относится к 20 октября 1945 г., которое вышло под заголовком «К судебному процессу над главными военными немецкими преступниками». В статье приводилось краткое содержание обвинительного заключения, перечислялись представители обвинения от 4-х держав, 24 военных преступника, преступные организации, все преступные деяния, инкриминируемые подсудимым, должности подсудимых. Сама статья была посвящена первому заседанию Международного военного трибунала в Берлине (18 октября 1945 г.).

Освещение Нюрнбергского процесса в газете «Магнитогорский рабочий» происходило в двух видах: в виде сообщений ТАСС с места событий, либо в виде политического обозрения. Сообщения ТАСС печатались в разделе «За рубежом» и всегда имели один заголовок «Процесс главных немецких военных преступников в Нюрнберге». Освещались таким образом заседания Международного военного трибунала. В начале указывалось число заседания и время суток, например «Утреннее заседание 22 ноября», затем шло подробное изложение сути дела: оговаривалась повестка дня, ход заседания, решения трибунала по определенному вопросу. Аналитических выводов при этом не прилагалось и читатель, таким образом, сам имел возможность делать соответствующие выводы о ходе Нюрнбергского процесса. Такие сообщения могли делаться ежедневно.

Освещение Нюрнбергского процесса в виде политического обозрения осуществлялось в разделе «Международный обзор». В этой колонке освещался политический обзор событий, происходящих в мире, мнение иностранной прессы о Нюрнбергских событиях, оговаривается значимость Нюрнбергского процесса с юридической, политической и исторической точки зрения. Также присутствуют ссылки на «мировое общественное мнение», которое всегда совпадает с мнением политического обозревателя. Нюрнбергский процесс в этих статьях оценивался очень высоко. Вот лишь несколько цитат по данному вопросу: «Нюрнбергский процесс учит свободолюбивые народы мира бдительности, зовет их к борьбе за полное искоренение нацистского охвостья и уничтожение остатков гитлеровской военной машины», «Суд в Нюрнберге, по словам американского радиокомментатора Гордэ, «имеет целью не только наказать непосредственных виновников тяжких преступлений, но и вписать в анналы истории эту страницу с тем, чтобы она явилась назиданием будущему поколению» . Нюрнбергский процесс, таким образом, рассматривается как одно из важнейших мероприятий, призванных устранить опасность возрождения фашистской агрессии», «Понятно, что разоблачением и осуждением двух десятков фашистских ганстеров, сидящих на скамье подсудимых, задачи Нюрнбергского процесса не ограничиваются. Представители великих держав, а вместе с ними и вся мировая демократическая общественность судят в лице гитлеровских военных преступников фашизм, его сообщников и покровителей не только в Германии, но и в других странах». Авторами данных статей были И. Лапицкий и П. Рысаков.

Анализ частоты упоминания Нюрнбергского процесса в местной прессе видится следующим образом. Всего за период 20 октября 1945 г. по 20 октября 1946 г., то есть в период между первым упоминанием о Нюрнбергском процессе и последним упоминанием о казни военных преступников в Нюрнберге, было 314 выпусков газеты «Магнитогорский рабочий». Из них упоминания или статьи о Нюрнбергском процессе содержатся лишь в 30 номерах, это составляет 9, 55% от общего количества номеров в этот период. Всего было 36 статей, посвященных Нюрнбергским событиям. Таким образом, можно сделать вывод, что освещение Нюрнбергского процесса в Магнитогорской прессе было более чем скромным. Так в период с февраля по сентябрь 1946 года, то есть в самый «разгар» Нюрнбергского процесса, в «Магнитогорском рабочем» нет ни одного упоминания об этом событии: ни сообщений ТАСС, ни политического обозрения в связи с другими событиями.

С чем связано такое невнимание официальной советской прессы к завершающему Вторую мировую войну событию? Возможно, внимание советской прессы просто было приковано к другим важным событиям внешней и внутренней политики – освещались:

1.) Во внешней политике: Публикации Совета Безопасности ООН относительно мирного урегулирования проблем в Греции, Индонезии и Индии; Речь У. Черчилля в Фултоне, обострение советско-американских отношений и т.п.

2.) Во внутренней политике: выборы в Верховный Совет СССР и публикации результатов этих выборов, речь И. В. Сталина и её обсуждение, новые законопроекты и решения Верховного Совета и т.п.

Эти события действительно были очень важны для советского общества 1946 г. и обойти их было бы невозможно.

Но возможны и другие причины забвения Нюрнбергского процесса в советской прессе. Так американский обвинитель Джексон в своей вступительной речи предостерегал: «Я думаю, что если, организуя процесс, мы начнем входить в обсуждение вопроса о политических и экономических причинах этой войны , то он может причинить определенный вред как Европе, так и Америке» . Не исключено, что и советское руководство разделяло эту позицию. Слишком подробное обсуждение Нюрнбергского процесса в советской прессе могло вызвать ненужные умозаключения у населения, тем более что большинство публикаций как по площади, так и по количеству (28 статей из 36) были отданы информационным сообщениям ТАСС, позволяющим на основе представленного материала самостоятельно делать соответствующие выводы о событиях в Нюрнберге, а не колонке «Международный обзор», преподносившей готовые выводы. Подробная публикация заседаний Международного трибунала, тем более с высказываниями обвиняемых в адрес мировых держав, могла породить вопросы относительно причин начала Второй Мировой войны, вскрыть нежелательные Мюнхенский сговор 1938 г. и советско-германский пакт о ненападении от 23 августа 1939 г. Также оставалось нежелательным обсуждение причин страшных потерь советской армии в первые месяцы войны, промахов руководства страны. Могла возникнуть идея суда военных преступников и внутри СССР, виновных в развязывании войны и её неудачах. Советское руководство, таким образом, опасалось общественного мнения внутри страны.

В любом случае ни одну из приведенных причин недостаточного освещения Нюрнбергского процесса в советской прессе не стоит абсолютизировать, более разумным представляется рассматривать комплекс причин, породивший невнимание советской прессы к Нюрнбергскому процессу.

Можно увидеть определенную закономерность в освещении советской прессой судебного процесса над главными немецкими военными преступниками: в период с 20 октября 1945 г. по 15 января 1946 г. насчитывается 25 статей, посвященных Нюрнбергскому процессу, то есть 70% упоминаний о нем. В этот период времени сообщения о Процессе публикуются, как правило, еженедельно. В то время как в период с 16 января по 1 октября 1946 г. нет вообще ни одного упоминания Нюрнбергских событий, публикуются лишь краткие сообщения ТАСС о судах над военными преступниками в Венгрии, Югославии и Румынии. Статьи, посвященные Нюрнбергскому процессу, возобновляются с 2 октября по 20 октября 1946 г. и составляют только 11 довольно кратких упоминаний. После публикации 20 октября 1946 г. последних сообщений из Нюрнберга нет ни одного упоминания о Процессе в рассматриваемый период (1945 – 1949 гг.). В годовщину «Суда народов» также не вышло ни одной заметки о нем.

Таким образом, с весны 1946 г. в советской прессе наблюдается явное охлаждение к суду над главными немецкими военными преступниками. По времени данное явление отчетливо совпадает с охлаждением отношений между СССР и его союзниками по антигитлеровской коалиции (главным образом с США и Великобританией). Рубежом в освещении Нюрнбергского процесса условно можно считать 5 марта 1946 г. – речь У. Черчилля в Фултоне (данному событию 13.03.1946 г. была отпущена целая полоса газеты «Магнитогорский рабочий»), предопределившая конфронтацию СССР и западных стран и ознаменовавшая начало «Холодной войны». После этой исторической речи интерес к Нюрнбергскому процессу в СССР ослабевает.

Центральная пресса демонстрирует подобную же тенденцию в освещении событий и анализа Нюрнбергского процесса. Среди центральных печатных изданий рассматривались газеты и журналы.

Освещение Нюрнбергского процесса в центральных газетах полностью подтверждала тенденции, проявленные в местной прессе. Освещение Нюрнбергского процесса до знаменитой Фултоновской речи У. Черчилля проходило с завидной периодичностью из номера в номер. Прежде всего, освещался фактологический материал: повестка дня, ход заседаний Нюрнбергского процесса, речи обвинителей, в том числе Р.А. Руденко и Р. Джексона, итоги заседаний, а также реакция публики и средств массовой информации других государств по результатам заседаний. Советский читатель с каждым выпуском имел возможность следить за основными итогами заседаний Нюрнбергского процесса.

Однако с обострением идеологической обстановки в мире в марте 1946 г. Прекращаются информационные сообщения в советских центральных газетах о ходе Нюрнбергского процесса. Их возобновление приходится на октябрь 1946 г. и связано с заключительным этапом заседаний Международного Военного Трибунала в Нюрнберге. Публикуются информационные сообщения относительно вердиктов трибунала немецким военным преступникам, а также приведения данных приговоров.

В целом, проявляется тенденция непоследовательного, эпизодичного освещения центральными газетами Нюрнбергского процесса.

Несколько иначе проходило освещение суда над немецкими военными преступниками в советских журналах. «Смена» - иллюстрированный популярный гуманитарный журнал с сильными литературными традициями . Информационно-публицистический раздел в советское время выполнял в основном пропагандистскую роль. Однако ни в одном номере молодёжного журнала упоминаний Нюрнбергского процесса, равно как и других судебных процессов над преступниками Второй Мировой войны не наблюдается. Данный факт свидетельствует о нежелании органов государственной пропаганды формировать представление молодежи о юридическом, правовом завершении Второй Мировой войны. К тому же схема международного наказания агрессии не вписывалась в концепцию неизбежности столкновения империалистического и социалистического блоков, господствовавшая в послевоенный период.

«Крокодил» - советский сатирический журнал . Журнал выходил три раза в месяц. В рассматриваемый период времени 1945 – 1949 гг. тираж журнала составлял 115 000 экземпляров. «Крокодил» основан в 1922 году одновременно с большим количеством других сатирических журналов (например, «Заноза», «Прожектор» и др.). С начала 1930-х годов «Крокодил» являлся единственным разрешённым сатирическим журналом в СССР, важнейшим официальным рупором политики на всех уровнях общественно-политической жизни. Сатира «Крокодила» не могла обойти такое важное событие как судебный процесс над главными немецкими военными преступниками. Необходимо выделить два типа освещения Нюрнбергского процесса в «крокодиле» - вербальный (текстовый) и невербальный (визуальный, в виде карикатур). Текстовый вариант сатиры на Нюрнбергский процесс включал своего рода «информационные сообщения», пародирующие соответствующие колонки «Правды» и «Известий». В сатирической форме высмеивалось поведение подсудимых процесса, тактические ходы их адвокатов, а также сам факт суда над высокомерными и могущественными властителями Третьего Рейха. Приведем яркую цитату: «Пришла осень в старую Нюрнбергскую тюрьму. Поблекли и ушли геринги и риббентропы. Зарубежные газеты, со слов английского офицера, коменданта тюрьмы, рассказывают, как сейчас проводят время эти арестанты. Сильно похудевший Геринг притворяется сумасшедшим, льёт слёзы и требует кокаина. Риббентроп тоже играет роль психопата, но у него свой репертуар: он прыгает по камере на одной ноге, с чувством исполняет похабные песенки… Близок день, когда все эти человеческие отбросы предстанут перед судом. Да, в этом году в Нюрнебрге ожидается небывалая осень. Г. Рыклин.» («Крокодил» №33, 20 окт. 1945 г.) . В таком ключе сатирически высмеивались главные «персонажи» Нюрнбергского процесса.

Следует отметить и второй тип освещения Нюрнбергского процесса в журнале «Крокодил» - визуальный. Данный тип материалов связан с публикацией карикатур на Нюрнбергский процесс. В означенных карикатурах сатирически высмеивались внешность подсудимых, их поведение во время процесса, облик их адвокатов, а также сочувствующих им в западной прессе. Необходимо отметить важный факт: сам Нюрнбергский процесс как суд над военными преступниками никогда не критиковался и не высмеивался в советской прессе. «Крокодил» не стал исключением. Сатира затрагивала в основном личностные, поведенческие особенности подсудимых.

В целом, и карикатуры, и сатирические истории «Крокодила» о Нюрнбергском процессе носили эпизодический характер, составил в период 20 окт. 1945 – 1 ноя. 1946 гг. не более 2-3 текстовых публикаций весьма небольшого формата (порядка 15 % страницы) и не более 2-3 карикатурных изображения. Таким образом, освещение процесса носило периодичный и эпизодичный характер.

Исходя из вышеизложенного анализа советской прессы, можно сделать вывод, что политика советского государства в 1945 – 1953 гг. в освещении Нюрнбергских событий была направлена:

1.) На формирование представления об абсолютной законности проведения судебного процесса над военными преступниками.

2.) На формирования представления о справедливости и полноте обвинений, а также компетентности членов трибунала.

3.) На формирование представления о полноте доказательств виновности всех обвиняемых.

4.) На формирование представления о справедливом приговоре в целом, но слишком мягком приговоре в отношении Папена, Шахта и Фриче, которых трибунал признал невиновными.

5.) На формирование представления об огромной исторической значимости Нюрнбергского процесса.

6.) В целом, на объективное освещение событий.

Таким образом, основные задачи, стоявшие перед советской прессой были выполнены.

Основные выводы исследования можно сформулировать следующим образом.

Нюрнбергский процесс являл собой совершенно новое для мирового сообщества явление суда над агрессией, над войной как методом разрешения внешнеполитических проблем.

Рассмотрев формирование исторической памяти народа, победившего фашизм, к судебному процессу над этой преступной идеологией, можно увидеть понимание и восприятие новых ценностей, заложенных после этой победы.

В ходе нашего исследования были выполнены следующие задачи:

Охарактеризовать формирование исторической памяти о Нюрнбергском процессе в различных социальных слоях советского общества.

Нами рассмотрен целый пласт исторических источников личного происхождения, которые дали ответы на проблемные вопросы формирования исторической памяти в советском обществе.

Представить альтернативный вариант формирования исторической памяти о Нюрнбергском процессе в лице осужденных им военных преступников.

В ходе рассмотрения особенностей формирования исторической памяти людьми, осужденными на Нюрнбергском процессе, нами были сделаны выводы о неоднородности данной категории лиц и неоднозначности их суждений. Означенные факторы явились главной причиной, по которой представители осужденной на Нюрнбергском процессе национал-социалистической идеологии не смогли составить убедительную идеологическую «оппозицию» официальной точке зрения относительно оценки Нюрнбергского процесса.

Рассмотреть освещение Нюрнбергского процесса советской прессой.

Рассмотрение освещения Нюрнбергского процесса средствами массовой информации СССР позволяет нам говорить об эпизодическом, непоследовательном характере освещения советской прессой суда над главными немецкими военными преступниками. Данный факт послужил причиной некоторого забвения «уроков Нюрнберга», которое мы можем наблюдать в современном российском социуме.

Главным результатом является достижение поставленной цели работы: исследовать историческую память советского общества 1945 – 1949 гг. о Нюрнбергском процессе. Соответственно можно сделать выводы по изучению исторической памяти советского общества 1945 – 1949 гг. о Нюрнбергском процессе и выделить ее характерные черты:

Неоднородность исторической памяти о Нюрнбергских событиях, причем не только в целом, но и внутри отдельных социальных слоев и групп.

Зависимость исторической памяти населения СССР от позиции официальной пропаганды и официальных СМИ.

Целеполагание при оформлении советских источников личного происхождения связано прежде всего с информативным аспектом событий и аполитично, в отличие от целей немецких подсудимых, стремящихся к политизации и актуализации своей точки по данному вопросу.

Исторические последствия событий оценены высоко: положено начало наказания военных преступлений, создан Международный Военный Трибунал, осуждена преступная идеология и ее наиболее одиозные представители.

Кроме того, в ходе нашего исследования были сделаны следующие выводы влияния Нюрнбергского процесса на советское общество в послевоенный период:

Формирование и утверждение пацифистских настроений в обществе.

Знакомство с бытовой, повседневной жизнью западного мира вело к усилению тенденций демократизации советского общества.

Открылась возможность сотрудничества со странами капиталистической ориентации, при сохранении идеологического противостояния.

Происходит снижение идеологизации правового сознания общества

Появляется юридическое обоснование опасности экстремистской идеологии.

Проявляется необходимость отстаивания итогов Второй Мировой войны и Нюрнбергского процесса как их правовой гарантии.

Происходит повышение интереса к юриспруденции и повышение правовой грамотности населения на бытовом уровне.

В целом, демократическая тенденция имевшая место в послевоенный период подготовила сознание советского общества к изменениям второй половины ХХ века – постепенному смягчению политического режима, повышению уровня жизни и социальных гарантий населению. В конечном итоге опыт знакомства советской армии в освобожденных европейских странах с уровнем жизни, бытом, демократическими тенденциями с одной стороны; элиты советского общества (то есть творческой, научной интеллигенции) на Нюрнбергском процессе с другой стороны, позволили расширить рамки сознания и правосознания в дальнейшем историческом развитии советского общества.

Необходимо обозначить то русло, которое на наш взгляд стало наиболее эффективным в формировании исторической памяти советского общества о Нюрнбергском процессе – источники личного происхождения, мемуары непосредственных участников событий, прежде всего советских юристов и представителей творческой интеллигенции СССР. Являясь для многих советских людей авторитетным источников информации, юристы, журналисты и литераторы смогли заложить новые ценностные ориентиры послевоенного мирового сообщества, раскрывшиеся на Нюрнбергском процессе, а именно пацифизм, равноправие народов, первенство закона.

Следует также отметить, что остается перспектива для дальнейшей работы. В частности, будет полезным для исторической науки расширить территориальные рамки исследования. Сопоставление исторической памяти о Нюрнбергском процессе не только в СССР, но и в США, Великобритании, Франции, Германии даст важную информацию, которая поможет разрешить актуальные для общества проблемы, такие как возрождение крайнего национализма, забвение собственного исторического прошлого и т.д.

СПИСОК ИСТОРИЧЕСКИХ ИСТОЧНИКОВ:

Безыменский Л.А. Германские генералы – с Гитлером и без него / Л.А. Безыменский. – М.: Мысль, 1964.

Гудериан Г. Воспоминания солдата / Г. Гудериан. – Смоленск.: Русич, 1999.

Дёниц К. Десять лет и двадцать дней. Воспоминания главнокомандующего военно-морскими силами Германии. 1935-1945 гг. / К. Дёниц. – М.: Центрполиграф, 2004.

Документы внешней политики СССР, Т.1. – М., 1957.

Жуков Г. К. Воспоминания и размышления / Г.К. Жуков. – М.: Издательство агентства печати новости, 1971.

Кейтель В. 12 ступенек на эшафот / В. Кейтель; пер. с нем. – Ростов н/Д: Феникс, 2000.

Королёва М.А. Триста пятнадцать в Нюрнберге. Интервью с Татьяной Алексеевной Рузской, переводчицей на Нюрнбергском процессе / М.А. Королёва // URL: /printer_642.html (дата обращения: 01.02.2011).

Майский И. М. Воспоминания советского дипломата. 1925-1945 гг. / И.М. Майский. - Ташкент: Узбекистан, 1980.

Нюрнбергский процесс: сб. материалов: в 2 т. / под. ред. К.П. Горшениниа (гл. ред.) и др. – М., 1952.

Нюрнбергский процесс: сб. материалов: в 8 т. / отв. ред., авт. предисл. А.М. Рекунков. – М., 1987 – 1999.

Нюрнбергский процесс: сборник материалов. – М.: Юрид. лит., 1951 – 1952. – Т.1. – 1951. – 831 с. Т. 2. – 1952. – 607 с.

Нюрнбергский процесс. Суд над нацистскими судьями: сб. материалов. - М., 1970.

Нюрнбергский процесс над главными военными преступниками: сборник материалов в 3-х тт. / под общей редакцией Р.А. Руденко. – М., 1965 – 1966.

Нюрнбергский процесс над немецкими военными преступниками: сб. материалов: в 7 т. – М., 1957 – 1960.

Полевой Б.Н. В конце концов. Нюрнбергские дневники / Б.Н. Полевой. – М.: Воениздат, 1968.

Полторак А.И. Нюрнбергский эпилог / А.И. Полторак. – М.: Воениздат, 1965.

Путлиц В.-Г. По пути в Германию / В.-Г. Путлиц; пер. с нем. – М.: Издательство иностранной литературы, 1957.

Рагинский М. Ю. Нюрнберг: перед судом истории: воспоминания участника Нюрнбергского процесса / М.Ю. Рагинский. – М.: Политиздат, 1986. – 207с., ил.

Рёдер Э. Гросс-адмирал / Э. Рёдер; пер. с нем. - М.: ЗАО Центрполиграф, 2004.

Рокоссовский К. К. Солдатский долг / К.К. Рокоссовский. – М.: Военное издательство министерства обороны СССР, 1968.

Руденко Р.А. Вступительная речь главного обвинителя от СССР тов. Р.А. Руденко на процессе главных немецких военных преступников в Нюрнберге 8-го февраля 1946 г. / Р.А. Руденко. – М., 1946.

Сталин И. В. О Великой Отечественной войне Советского Союза / И.В. Сталин. – М., 1946.

Ступникова Т.С. Ничего кроме правды. Нюрнберг-Москва: воспоминания / Т.С. Ступникова. – М., 1998.

Тегеран. Ялта. Потсдам: сб. документов. – М., 1970.

Франк В. Морские волки / В. Франк. - М.: Центрполиграф, 2003.

Шпеер А. Воспоминания / А. Шпеер. - Смоленск: Русич; Москва: Прогресс, 1997.

Эренбург И. Г. Дороги Европы. Очерки / И.Г. Эренбург. – М., 1946.

Эренбург И.Г. Люди, годы, жизнь: воспоминания / И.Г. Эренбург. - М.: Советский писатель, 1966. – Книга 5 – 6.

Чуйков В. И. От Сталинграда до Берлина / В.И. Чуйков. – М.: Советская Россия, 1985. – 702 с.

Яртых И.С. Нюрнбергский процесс: Защитительные речи адвокатов / И.С. Ятрых. – М: Юрлитинформ в 2 т. – М., 2008.

МАТЕРИАЛЫ ПЕРИОДИЧЕСКОЙ ПЕЧАТИ СССР:

«Известия» 1945 – 1949 гг., советская общественно-политическая и деловая ежедневная газета.

«Крокодил» 1945 – 1949 гг., советский сатирический журнал.

«Магнитогорский рабочий» 1945 – 1949 гг., ежедневная газета г. Магнитогорска.

«Магнитогорский Металл» 1945 – 1949 гг., ежедневная газета г. Магнитогорска.

«Правда» 1945 – 1949 гг., ежедневный центральный орган ВКП (б), фактически - главная газета СССР.

«Смена» 1945 – 1949 гг. «двухнедельный журнал рабочей молодежи», иллюстрированный популярный гуманитарный журнал.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:

Абалкин Л. Историческая память как элемент познания / Л. Абалкин // Вопросы экономики. – 2003. – №11. – С. 133 – 140.

Агранат А. Воспоминания Прут Т.С., советской переводчицы на Нюрнбергском процессе, со слов ее внука Константина Штеймана А. Агранат//URL:/show_book.php?book=41998&page=1 (дата обращения 01.02. 2011); /81535.html (дата обращения 01.02. 2011).

Айрапетов А.Г. Вермахт в войне против СССР (историко-психологический аспект) / А.Г. Айрапетов, С.Н. Молотков (Тамбов) // Новая и Новейшая история. – М., 2010. - №4. – С. 32 – 47.

Александров. А.Г. Нюрнберг: вчера и сегодня / А.Г. Александров. – М., 1971.

Александров М. Внешнеполитическая доктрина Сталина / М. Александров. – Канберра, 1995.

Ассман Я. Культурная память. Письмо, память и политическая идентичность в высоких культурах древности / Я. Ассман. – М., 2004.

Афанасьева А.И. Великая Отечественная война в исторической памяти россиян / А.И. Афанасьева, В.И. Меркушин // Социологические исследования. – 2005. – №5. – С. 11 – 22.

Баранович-Поливанова А. Впечатления послевоенной поры / А. Баранович-Поливанова // Знамя. – 1996. - №5. – С. 145 – 158.

Бахныкин Ю. Миф-убийца: Идеология нацизма на Нюрнбергском процессе / Ю. Бахныкин // История: Прил. к газ. «Первое сент.». – 2005. – №21. – С. 16 – 23.

Без срока давности: К 60-летию Нюрнбергского процесса. – М., 2006.

Бергер П. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания / П. Бергер, Т. Лукман. – М., 1995.

Биддис М. Правосудие победителей: Нюрнбергский процесс: свет и тени: [Ст. из Великобритании] / М. Биддис // Родина. – 1995. – №5. – С. 59 – 71.

Блищенко И. П. Дипломатическое право / И.П. Блищенко. – М.: Высшая школа, 1972.

Великая Отечественная Война 1941 – 1945. Мемуары и архивные документы. – М., 1995. – С. 84 – 86.

Гареев М.А. Об уроках и опыте Великой Отечественной войны / М.А. Гареев // Новая и Новейшая история. – М., 2010. - № 5. – С. 22 – 34.

Гернет М.Н. Преступления гитлеровцев против человечности / М.Н. Гернет. – М., 1946.

Гюнтер Х. Архетипы советской культуры / Х. Гюнтер // Соцреалистический канон. – СПб., 2000. С. 743–784.

Дэвидсон Ю. Суд над нацистами / Ю. Дэвидсон; пер. с англ. – Смоленск, 2001.

Епифанов А.Е. Ответственность гитлеровских военных преступников и их пособников в СССР (историко-правовой аспект) / А.Е. Епифанов. – Волгоград, 1997.

Звягинцев А.Г. Главный процесс человечества: репортаж из прошлого, обращение к будущему / А.Г. Звягинцев. – М., 2011.

Звягинцев А.Г. Нюрнбергский набат: репортаж из прошлого, обращение к будущему / А.Г. Звягинцев. – М., 2006.

Звягинцев А. Нюрнбергский процесс. Без грифа «Совершенно секретно»: неизвестные документы, исследования, воспоминания / А. Звягинцев. – М., 2010.

Иванов Л.Г. Новые труды советских ученых о ВОВ и Второй Мировой войне / Л.Г. Иванов // Новая и Новейшая история. – 1986. – №5.

История Германии. От создания Германской империи до начала XXI века. – М., 2008. Т 2. С. 348 – 352.

Карев Д.С. Нюрнбергский процесс / Д.С. Карев. – М., 1976.

Картье Р. Тайны войны. После Нюрнберга / Р. Картье. – М.: Вече, 2005.

Кун Г. Возвращение из преисподней: денацификация послевоенной Германии / Г. Кун // Историк и художник. – 2007. - №2. – С. 161 – 176.

Лебедева Н.С. Международная научная конференция «Нюрнбергский процесс: уроки истории» / Н.С. Лебедева// Новая и Новейшая история. – 2007. - №2. – С. 90 – 95.

Лебедева Н.С. Подготовка Нюрнбергского процесса / Н.С. Лебедева. – М., 1975.

Лебедева Н.С. Суд над фашизмом и агрессией / Н.С. Лебедева. – М.: Знание, 1985. – 64 с. Сер. «История», №8.

Лебедева Н.С. Суд народов в Нюрнберге: история и современность / Н.С. Лебедева // Новая и Новейшая история. – 1986. - №5. – С. 64 – 76.

Лиддел Гарт Б.Г. Вторая мировая война / Гарт Б.Г. Лиддел. - М.: АСТ; СПб.: Terra Fantastica, 1999.

Лосик А.В. Война. Народ. Победа. Взгляды учёных на историю Великой Отечественной войны / А.В. Лосик, А.Н. Щерба // Новая и Новейшая история. – М., 2010. – №2.

Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек – текст – семиосфера – история / Ю.М. Лотман. – М., 1999.

Любищев А.А. Мысли о Нюрнбергском процессе: [Филос. Эссе от 1965 г.] / А.А. Любищев; подгот. текста и примеч. М.Д. Голубовского // Звезда. – 1991. – №2. – С. 130 – 144.

Мальцужиньский К. Преступники не хотят признать своей вины / К. Мальцужиньский; пер. с польск.; под ред. и с предисл. В.Д. Ежова. – М., 1979.

Матвеев О.К. Агония Третьего Рейха. Выставка архивных материалов / О.К. Матвеев // Новая и Новейшая история. – 2000. – №5.

Мир мнений советского человека 1945 – 1948 гг.// Отечественная история. – 1998. – №4. – С. 99 – 108.

Ни давности, ни забвения: по материалам Нюрнбергского процесса / ред. и авт. предисл. Л.Н. Смирнов. – М., 1983.

Нора П. Между памятью и историей. Проблематика мест памяти / П. Нора, М. Озуф, Ж. Пюимех, Д. Винок. // Франция – память. – СПб., 1999. – С. 17 – 50.

Нюрнберг предупреждает: от нацизма до терроризма: материалы междунар. конф. «Нюрнбергский процесс – история и современность», 2-3 окт. 2001 г. – М., 2002.

Нюрнбергский кодекс // Человек. – 1997. – №4. – С. 93 – 94.

Нюрнбергский процесс и современность / АН СССР, Ин-т государства и права; отв. ред. В.В. Пустогаров. – М., 1986.

Нюрнбергский процесс: право против войны и фашизма / под ред. И.А. Ледях, И.И. Лукашука. – М., 1995.

Общественная атмосфера после войны (1945 – 1946) // Свободная мысль. – 1992. – №6. – С. 4 – 14.

Ореховская Н.А. Парадоксальная ментальных проявлений в массовом сознании россиян / Н.А. Ореховская // Социология власти. – 2009. - №7. – С. 151 – 157.

Орлов А.С. ВОВ 1941 – 1945: события, люди, документы. Краткий исторический справочник / А.С. Орлов. – М., 1990.

Полторак А. И. Нюрнбергский процесс: основные правовые проблемы / А.И. Полторак. – М.: Наука, 1966.

Полторак А.И. От Мюнхена до Нюрнберга / А.И. Полторак. – М., 1960.

Потораков А.Ю. «Товарищ память»: политические функции исторической памяти / А.Ю. Потораков // Филосоция и культура. – 2009. – №8(20). – С. 87 – 92.

Пшибыльский П. Между виселицей и амнистией: процессы против военных преступников в зеркале Нюрнберга / П. Пшибыльский; пер. с нем. – М., 1985.

Расплата: Третий Рейх: Падение в пропасть / сост. Е.Е. Шемелова-Стенина. – М., 1994.

Репина Л.П. Историческая память и современная историография / Л.П. Репина // Новая и Новейшая история. – 2004. – №5. – С. 39 – 51.

Рикёр П. Память, история, забвение / П. Рикёр. – М., 2004.

Рогозный П.Г. Международный коллоквиум «Историческая память и общество в Российской империи и СССР (конец XIX – начало ХХ века)» / П.Г. Рогозный // Отечественная история. – 2008. – №2. – С. 211 – 213.

Розанов Г.Л. Конец Третьего Рейха / Г.Л. Розанов. – М. – 2000.

Сагалов З.В. Прелюдия к Нюрнбергу: повесть, основанная на документах / З.В. Сагалов. – Харьков, 1990.

Семиряга М.И. Коллаборационизм: Природа, типология и проявления в годы Второй Мировой войны / М.И. Семиряга. – М.: РОССПЭН, 2000.

Сенявская Е.С. Психология войн ХХ века / Е.С. Сенявская. – М. – 2001. – 127 с.

Сенявский А.С. Вторая мировая война в исторической памяти России и Запада / А.С. Сенявский // Уральский исторический вестник. – 2009. –№3. – С. 27 – 36.

Сенявский А.С. Историческая память о войнах ХХ века как область идейно-политического и психологического противостояния / А.С. Сенявский, Е.С. Сенявская // Отечественная история. – 2007. – №2. – С. 139 – 151.

Сергеев Е.Ю. Международная конференция «Причины мировых войн ХХ века. Сравнительный анализ» / Е.Ю. Сергеев // Новая и Новейшая история. – 1997. – №2.

Социология. Энциклопедия / сост. А.И. Фединский. – М, 2003. – С. 663.

Сухарев А.Я. Нюрнбергский процесс и проблемы международной законности / А.Я. Сухарев // Журнал российского права. – 2007. – №1. – С. 87 – 94.

Сытин А.Г. Международная конференция «1941 – 1945: уроки войны и современный мир» / А.Г. Сытин // Новая и Новейшая история. – 1991. –№5. – С. 98 – 112.

Тейлор А. Дж. П. Вторая мировая война: два взгляда / А. Дж. П. Тейлор. - М.: Мысль, 1995.

Типпельскирх К. История Второй мировой войны / К. Типпельскирх. –СПб.: Полигон; М.: АСТ, 1999.

Тощенко Ж.Т. Историческое сознание и историческая память. Анализ современного состояния / Ж.Т. Тощенко // Новая и Новейшая история. – 2000. –№4.

Уйбо А. Реконструкция исторического прошлого как междисциплинарная задача / А. Уйбо // Ученые записки Тартусского университета. Смысловые концепты историко-философского знания. Труды по философии XXXV, 1990. С. 76 – 92.

Уроки Нюрнберга и проблемы международной законности. – М., 2007.

Уроки Нюрнберга: материалы к Междунар. конф., Москва, 11-13 ноября 1986 г. : докл. сов. участников конф. / АН СССР, Ин-т государства и права; редкол.: П. И. Гришаев (отв. ред.). – М., 1986.

Успенский Б.А. История и семиотика (Восприятие времени как семиотическая проблема) / Б.А. Успенский // Избран. труды: в 2-х т. –М., 1996. Т. 1. С. 9 – 26.

Уткин А.И. Вторая мировая война / А.И. Уткин. - М.: Алгоритм, 2002.

Файхтингер Й. По ту сторону методического национализма. Перспективы культурной, исторической памяти и идентичности в Европе / Й. Файхтингер; пер. с нем. В.Ф. Колязина // Вопросы философии. – 2007. – №9. – С. 32 – 38.

Филитов А.М. Лондон-Москва. Британское общественное мнение и СССР 1939 – 1945 / А.М. Филлитов, Л.В. Позднеева // Новая и Новейшая история. – 2001. –№4. – С. 202 – 204.

Филлипов И.Ф. Записки о третьем рейхе / И.Ф. Филлипов. – М., 1966.

Фишман Д. Семь узников Шпандау / Д. Фишман; пер. с англ. – Смоленск, 2001. – (Мир в войнах).

Фрай Н. Государство Фюрера. Национал-социалисты у власти: Германия 1933 – 1945 / Н. Фрай. – М: РОССПЭН, 2009.

Фуллер Дж.Ф.Ч., Вторая мировая война 1939-1945 гг. Стратегический и тактический обзор / Дж. Ф.Ч. Фуллер. – М.: Иностранная литература, 1956.

Хавкин Б.Л. Генералы и офицеры вермахта рассказывают. Документы из следственных дел немецких военнопленных. 1944 – 1951 гг. / Б.Л. Хавкин // Новая и Новейшая история. – М., 2010. – №3. – С. 237 – 239.

Хальбвакс М. Социальные рамки памяти / М. Хальбвакс. – М., 2007.

Христофоров В.С. Органы госбезопасности СССР в 1941 – 1945 годах. Документы архивов ФСБ России / В.С. Христофоров // Новая и Новейшая история. – М., 2010. – №5.

Чаковский А. Нюрнбергские призраки / А. Чаковский // Роман-газета – № 23. (1149). – 1990.

Чекмарев Т.М. Вторая Мировая война: актуальные проблемы / Т.М. Чекмарев // Новая и Новейшая история. – 1996. - №6.

Черкасов П.А. Судебная петля. Секретная история политических процессов на западе / П.А. Черкасов, Е.Б. Черняк // Новая и Новейшая история. – 1993. – №1.

Чернобривец И.Г. Влияние Нюрнбергского процесса на правосознание советской элиты / И. Г. Чернобривец // Конструируя «Советское»?: Политическое сознание, повседневные практики, новые идентичности. – СПб, 2011. – С. 183 – 191.

Шерстянов Э. Германия и немцы в письмах красноармейцев весной 1945 / Э. Шерстянов (ФРГ) // Новая и Новейшая история. – 2002. - №2. – С. 137 – 151.

Ширер У. Крах нацистской империи / У. Ширер. – Смоленск.: Русич, 1999.

Шмаглевская С. Невиновные в Нюрнберге. Роман / С. Шмаглевская; перевод с польск. Е. Гессен. – М.: Радуга, 1988.

Сталин после войны 1945–1953 годыКнига

В память долголетней... имени СССР ), хотя Нюрнбергский процесс ... тем более после 1949 года, когда СССР ... мировая война. Актуальные проблемы. ... 1945 гг . М., 2001. Исторические чтения на Лубянке. 2001 г. Отечественные спецслужбы в послевоенные годы 1945 –1953 гг ...

1. Документ

   ... СССР в 1945 -1991г. Чем больше дрыхнем, тем ... Нюрнбергский процесс 20.11.1945 – 01.10.1946 гг процесс ... память ... СССР» СССР . 1945 - 1991”, Историческое ... актуальную ...

2. Несколько наивных вопросов к президенту рф «доколе ты катилина будешь злоупотреблять нашим терпением?» из речи цицерона перед римским сенатом открытое письмо к президенту рф

   Документ

   ... СССР в 1945 -1991г. Чем больше дрыхнем, тем ... Нюрнбергский процесс 20.11.1945 – 01.10.1946 гг . там судили нацистских преступников и Токийский процесс ... память ... СССР» (В.П.Кузин, В.И.Никольский, “Военно-Морской флот СССР . 1945 - 1991”, Историческое ... актуальную ...

3. Сельскохозяйственной академии «русское качество жизни» серия социально-гуманитарного образования

   Документ

   Период с 1945 по 1949 гг . США... этом свидетельствует историческая память народа, ... практики Нюрнбергским Трибуналом... тем в благословенном социалистическом прошлом все это уже было, ибо прошлое оказавшись актуально ... подобный "процесс пошел" и в СССР в период...

Случайно на этой неделе мне удалось увидеть передачу "Первая студия" от 5.07.2017 , не буду перечислять всех кто там был, но к одной личности все таки хочется вернуться. Это Ио́сиф Райхельга́уз. Этот деятель не моргнув глазом на всю нашу страну начал защищать не без известного нам Алексея Гончаренко, того самого, который делал селфи с трупами людей в сгоревшем Доме профсоюзов в Одессе.

Вот этого подонка выгораживает Райхельга́уз. Вот про него он говорил, что он бьется за дружбу с Россией и препятствует введению виз. Мы с вами помним, что говорило это существо, снимающее обгорелые тела погибших людей. В сети все это можно найти, как бы не старались эти мрази затереть историю.

Теперь давайте ка посмотрим на "творческую" судьбу самого Райхельга́уза.

Как сообщает нам Википедия со ссылкой на газету «Лицей», «Иосиф Райхельгауз родился и вырос в Одессе. В 1962–1964 годах работал электрогазосварщиком на автобазе. В 1964 году поступил в Харьковский театральный институт на режиссёрский факультет, но уже через неделю был отчислен с формулировкой: „Профессиональная непригодность“. В 1965 году Райхельгауз стал артистом вспомогательного состава Одесского ТЮЗа. В 1966 году приехал в Ленинград и поступил на режиссёрский факульте ЛГИТМиК. И вновь, в том же году, был отчислен за профнепригодность . В 1965–1966 годах был рабочим сцены в Ленинградском БДТ им. Горького. В 1966 году поступил на факультет журналистики Ленинградского государственного университета, где смог наконец заняться режиссурой: стал руководителем студенческого театра ЛГУ. В 1968 году Иосиф Райхельгауз покинул университет и поступил на режиссёрский факультет ГИТИСа, в мастерскую М.О. Кнебель и А.А. Попова. Одновременно работал в качестве режиссёра в знаменитом студенческом театре МГУ, в 1970 году руководил концертными студенческими бригадами по обслуживанию строителей сибирских ГЭС. В 1971 году проходил режиссёрскую практику в Центральном театре Советской Армии, но спектакль „И не сказал не единого слова“ по повести Г. Бёлля, не был допущен к показу. Свой преддипломный спектакль, „Мой бедный Марат“ по пьесе А. Арбузова, в 1972 году поставил в родной Одессе.» +

Корифея дважды выносили на пинках из театральных вузов, причём, первый раз — из провинциального. Но возвращаться назад, в электрогазосварщики, Мельпомена не отпустила. Ушёл в самодеятельность, ударять по Вильяму, понимаете ли, нашему, Шекспиру. На почве самодеятельности отрастил себе неслабые мозоли на ягодицах и на измор взял ГИТИС. Но самодеятельность не бросил — чёс на северах, среди суровых и хорошо зарабатывающих людей, истосковавшихся по культуре, даже в виде самодеятельного культпросвета — это святое. Ёлки лицедея целый год кормят, да! Первый же спектакль в ЦТСА забраковали. Со своей халтурой смог вылезти только в родной Одессе. До 1993 года был широко известен в узких кругах. Лауреатом и корифеем стал только при алкаше Ельцине, когда звания заслуженных и народных раздавали за сожжённый при свидетелях партбилет. Короче, типичный представитель общества «Долой рутину с оперных подмостков!» Надо ли удивляться, что буратины из его театра готовы работать за еду?

Интересно ведь. что связывает этого деятеля Мельпомены с Гончаренко? А вот, что - его «Театр современной пьесы» — жалкое и убыточное заведение. А если поссориться с Гончаренко, то краник скудного ручейка грОшей, получаемых театром от сезонного чёса по Одессе, или другим городам и весям Украины, можно в любой момент перекрыть. На Украине ведь не в курсе, что зритель не ходит на спектакли Райхельгауза, а ориентируется на то, что, «вот — режиссёр-одессит, в Москве театром заведует — надо идти!»... А ещё в «ватный» списочек можно попасть — а это совсем уж западло для режиссёра с устойчивым ахеджакнутым мировоззрением «ох, простите нас бандеровцы, ИГИЛ и все-все-все!»

Но это еще не все, вот отрывок из его интервью на очень "свободном и демократичном" радио из России.

"Там есть фамилия Гончаренко, которой трясут. А на самом деле Алексей Гончаренко — это внятный, талантливый, грамотный, молодой, энергичный, серьёзный, глубокий, честный политик, который всё время пытается помочь своему городу, своему народу и так далее. Я понимаю, что сейчас творится у радиоприёмников."

"Там стояли палатки пророссийские, которые ждали, что «здесь будет Донбасс». Много палаток. И, начиная с марта, эти палатки выходили с российскими флагами, они шли по центральным улицам (это Куликово Поле). Они шли по улицам, разбивали витрины, прокалывали машины, выкрикивали самые разные… И тем не менее, им не мешали, потому что такая была ситуация — послемайданная. Естественно, в это время проукраинские тоже ходили, тоже кричали, тоже шумели.

Наступил вот этот чудовищный день 2 мая, когда должен был быть футбол, когда приехали западенцы так называемые, среди которых, конечно же, были отморозки, фашисты, мерзавцы. Но и среди этих были. И Приднестровье было, и безработные были, и те, кто за деньги неизвестно откуда подпитываемые были. И эти пошли в центр, те пошли в центр. Эти погнали тех — те вбежали в дом. Эти стали бросать бутылки с зажигающейся смесью в дом — дом загорелся. Те из дома стали бросать в палатки — палатки загорелись. И началось!"

Ну как? Прорисовывается? Вот это народный артист Российской федерации!!

Только хочется спросить он народный от какого народа? И почему этот народ не горел в одесском Доме профсоюзов?

Это деятель ко всему еще и Член Общественного совета Российского еврейского конгресса. Не правда ли какая-то чудовищная гримаса времени, представитель народа, который на каждом углу кричит о холокосте, бьется насмерть за человека, который приветствовал сожжение людей в Одессе.

Гонения на Б. Пастернака за публикацию на Западе его романа «Доктор Живаго» и присуждение ему Нобелевской премии