Андрей Платонович Платонов родился 20 июля (1 августа) 1899 года в Воронеже в семье слесаря железнодорожных мастерских. В начале 20-х гг . сменил фамилию Климентов на фамилию Платонов.

Учился в церковно-приходской школе, затем в горном училище. С пятнадцати лет начал работать. Ещё подростком писал стихи, которые печатались после революции в местных газетах и журналах. Одновременно выступал как прозаик, критик, публицист. Работал в редакции газет «Воронежская коммуна», «Красная деревня», «Огни», в журнале «Железный путь». Рассказы и статьи Платонова публикуются и в московских журналах «Кузница», «Красная нива». Участник гражданской войны. Окончил Воронежский политехнический институт (1924). В 1921 году опубликовал стихи в сборнике воронежских поэтов. В том же году выходит первая публицистическая книга Платонова – «Электрофикация», в 1922 (в Краснодаре) – книга стихов «Голубая глубина». В 1923-1926 гг . Платонов работает мелиоратором и руководит работами по электрификации сельского хозяйства. В 1927 году переезжает в Москву, где в том же году выходит первый сборник рассказов «Епифанские шлюзы», принесший ему известность. В 1928 году появились ещё две книги Платонова – «Луговые мастера» и «Сокровенный человек». С 1926 года Платонов работает над большим романом о революции «Чевенгур».

С 1928 года активно сотрудничает в журналах «Красная новь», «Новый мир», «Октябрь», «Молодая гвардия». Для Платонова- поэта, публициста, прозаика – характерно сложное, нередко трагически-напряженное восприятие противостояния человека и природы, человека и других людей.

Платонов был одержим идеей преобразования жизни с помощью науки и техники вплоть до воскрешения мертвых (герои «Котлована» именно в этой перспективе оценивают сохранение тела Ленина, Вощев собирает в мешок останки прежних людей с той же целью). Выступал со стихами и публицистикой в пролеткультовском духе. Но утопизм в сознании Платонова рано и парадоксально соединился с антиутопизмом. Он заявил, что люди, преобразующие жизнь, сами меняются слишком медленно и это создает почву для «социалистической трагедии».

В 1926 А. Платонов пишет сатирическую повесть «Город Градов», в 1929 – рассказы «Государственный житель» и «Усомнившийся Макар», в 1931 – повесть «Впрок». Критика сочла неуместной и даже вредной сатиру Платонова. Его почти перестают печатать. Несмотря на это писатель продолжает много работать. Пишет рассказ «Мусорный ветер», повести «Котлован», «Ювенильное море», пробует себя в драматургии («Высокое напряжение», «Пушкин в лицее»). В 1936 году Платонов начинает сотрудничать в журналах «Литературный критик» и «Литературное обозрение» (под псевдонимами Ф. Человеков, А. Фирсов и др.). Здесь публикуются его критические статьи (в т.ч. «Пушкин – наш товарищ», «Пушкин и Горький»), рецензии и два рассказа - «Бессмертие» и «Фро». В 1937 году выходит книга «Река Потудань». В этом произведении, как и в рассказе «Мусорный ветер», сказалась склонность Платонова к натуралистическим подробностям и ирреальным ситуациям.

С октября 1942 года и до конца войны Платонов в качестве специального корреспондента газеты «Красная Звезда» находится на фронтах Отечественной войны. Его корреспонденции и рассказы публикуются в газетах и журналах, выходят отдельными сборниками. В 1946 году в «Новом мире» появляется рассказ «Семья Иванова», который был объявлен В.В. Ермиловым «клеветническим». В последние годы жизни писатель, несмотря на тяжёлую болезнь, много работал: писал киносценарии, рассказы, обрабатывал народные сказки. После смерти Андрея Платонова 5 января 1951 года осталось большое рукописное наследие.

В творчестве Платонова происходит необычное соединение трагизма и ернически сниженного изображения. Сложный синтетический художественный метод писателя обладает признаками экспрессионизма. Его произведения относят также к поставангардизму, являющемуся реакцией на авангардизм с его социальным оптимизмом и верой в безграничные возможности разума: мир Платонова бывает одновременно комичен и страшен, подчеркнуто иррационален. Платоновский стиль, особенно в конце 20-х – первой половине 30-х гг., нарочито изломан, сочетает несочетаемые в литературной речи слова и выражения, что порождает новые, как правило парадоксальные, оттенки их смысла.

Чтобы пользоваться предварительным просмотром презентаций создайте себе аккаунт (учетную запись) Google и войдите в него: https://accounts.google.com

Подписи к слайдам:

А.П.Платонов. Страницы жизни и творчества

Андрей Платонович Климентов, которого читатель знает под фамилией Платонов, родился 28 (16) августа 1899 года. Однако традиционно его день рождения принято отмечать 1 сентября. Фамилию он сменил в 1920-х годах, образовав ее от имени отца, Платона Фирсовича Климентова, слесаря железнодорожных мастерских в слободе Ямской города Воронежа. Мать А. Платонова, Мария Васильевна, дочь часового мастера, была домохозяйкой. Несмотря на хроническую нужду, она обладала незлобивым, кротким характером и вносила в семейные отношения доброту и сердечность.

Учился Андрей сначала в церковно-приходской школе, затем в городском училище, а трудиться начал уже с тринадцати лет. "У нас семья была... 10 человек, а я старший сын - один работник, кроме отца. Отец же... не мог кормить такую орду", - писал он впоследствии в своих воспоминаниях. В малолетстве он испытал и тяжесть нищенской сумы, и горечь безвозвратных утрат (голодной смертью умерли младшие братья и сестры), участвовал в гражданской войне и строительстве новой деревни. Все эти «университеты» и образовали душу и разум Платонова с его болезненным неравнодушием к нужде и человеческому страданию. « Я жил и томился, - писал А Платонов в 1922 году жене и другу М.А.Платоновой, - потому что жизнь сразу превратила меня из ребенка во взрослого человека, лишая юности.»

В 1918 году пошел учиться в Воронежский политехникум. Он работал инженером, мелиоратором, журналистом. Но учебу прервала Гражданская война, на которую он ушел в 1919 году. Тогда же Платонов начал писать. Первая его книга - сборник очерков "Электрификация", где утверждалась мысль, что "электрификация есть такая же революция в технике, с таким же значением, как Октябрь 1917 года."

В 1922 г. увидела свет его вторая книга - сборник стихов «Голубая глубина». В 1926 г. Платонов переехал в Москву. В 1927 г. книга « Епифанские шлюзы» сделала писателя известным. В 1928 г. были изданы сборники:« Луговые мастера» и «Сокровенный человек».

С лета 1942 года Платонов был фронтовым корреспондентом газеты «Красная звезда». Подолгу бывал Андрей Платонов на передовой, устраиваясь в блиндажах с командирами рот или батальонов. Изучал фронтовой быт, солдатский язык, окопные песни, частушки, шутки. Вот что писал о нем сослуживец: « Во внешности Платонова было что-то от мастерового, рабочего человека, в силу необходимости ставшего солдатом, чтобы защитить свою Родину. Был он мягок и прост в обращении, умел найти слово для каждого – будь то генерал, солдат, старуха- крестьянка или ребенок. Говорил глуховатым, низким голосом, спокойно и ровно.

Но порою бывал и резок, колюч, всегда абсолютно нетерпим к фальши и хвастовству. Особенно душевно умел Платонов разговаривать с солдатами – тружениками войны… Когда случалось останавливаться на ночлег в крестьянской хате, Платонов проникался заботами хозяев: запросто нарубит дровец, подберет на дворе не у места брошенную лопату, достанет воды из колодца…»

Памятник на родине писателя в городе Воронеже Умер Платонов 5 января 1951года от туберкулеза в московской квартире на Тверском бульваре, 25. А. Платонов – самобытный писатель. Уже при жизни он выпустил 23 книги, некоторые из них были известны во всем мире.

Книги А.П.Платонова для детей

Домашнее задание. Прочитать повесть А.Платонова «Котлован». Сделать закладки, отметив цитаты, характеризующие следующих персонажей повести: Вощёва, Чиклина, активиста, медведя-молотобойца, Настю.В тетрадь выписать цитаты, характеризующие Настю, обдумать, какова её роль в повести. Индивидуальные задания: - сравнить сцены раскулачивания из повести Платонова «Котлован» и романа Шолохова «Поднятая целина»; - сравнить сцены строительства котлована из повести Платонова «Котлован» и строительства узкоколейки из романа Н.Островского «Как закалялась сталь».

Андрей Платонов (настоящее имя Андрей Платонович Климентов) (1899-1951) - русский советский писатель, прозаик, один из наиболее самобытных по стилю русских литераторов первой половины XX века.
Андрей родился 28 (16) августа 1899 года в Воронеже, в семье железнодорожного слесаря Платона Фирсовича Климентова. Однако традиционно его день рождения принято отмечать 1 сентября.
Андрей Климентов учился в церковноприходской школе, затем в городском училище. В возрасте 15 лет (по некоторым данным, уже в 13 лет) начал работать, чтобы поддержать семью. По словам Платонова: "У нас семья была... 10 человек, а я старший сын - один работник, кроме отца. Отец же... не мог кормить такую орду". «Жизнь сразу превратила меня из ребенка во взрослого человека, лишая юности».
До 1917 года он сменил несколько профессий: был подсобным рабочим, литейщиком, слесарем и т.п., о чем написал в ранних рассказах "Очередной" (1918) и "Серега и я" (1921).
Участвовал в гражданской войне в качестве фронтового корреспондента. С 1918 года он публиковал свои произведения, сотрудничая с несколькими газетами как поэт, публицист и критик. В 1920 годах сменил свою фамилию с Климентов на Платонов (псевдоним образован от имени отца писателя), а также вступил в РКП(б), но уже через год по собственному желанию вышел из партии.
В 1921 году вышла его первая публицистическая книга "Электрификация", а в 1922 - книга стихов "Голубая глубина". В 1924 году он оканчивает политехникум и начинает работать мелиоратором и электротехником.
В 1926 году Платонов был отозван на работу в Москву в Наркомзем. Был направлен на инженерно-административную работу в Тамбов. В том же году были написаны «Епифанские шлюзы», «Эфирный тракт», «Город Градов», принёсшие ему известность. Платонов переехал в Москву, став профессиональным литератором.
Постепенно отношение Платонова к революционным преобразованиям меняется до их непринятия. Его проза ("Город Градов", "Усомнившийся Макар" и др.) часто вызвала неприятие критики. В 1929 году получил резко отрицательную оценку А.М. Горького и был запрещён к печати роман Платонова "Чевенгур". В 1931 году опубликованное произведение «Впрок» вызвало резкое осуждение А. А. Фадеева и И. В. Сталина. После этого Платонова практически перестают печатать. Повести "Котлован", "Ювенильное море", роман "Чевенгур" смогли увидеть свет только в конце 1980-х годов и получили мировое признание.
В 1931-1935 годах Андрей Платонов работает инженером в Наркомате тяжелой промышленности, но продолжает писать (пьеса "Высокое напряжение", повесть "Ювенильное море"). В 1934 году писатель вместе с группой коллег едет в Туркмению. После этой поездки появились повесть"Джан", рассказ "Такыр", статья "О первой социалистической трагедии" и др. В 1936-1941 годах Платонов выступает в печати в основном в качестве литературного критика. Под разными псевдонимами он печатается в журналах "Литературный критик", "Литературное обозрение" и др. Работает над романом "Путешествие из Москвы в Петербург" (рукопись его была утеряна в начале войны), пишет детские пьесы "Избушка бабушки", "Добрый Тит", "Неродная дочь".
В 1937 году была издана его повесть «Река Потудань». В мае этого же года арестован его 15-летний сын Платон, вернувшийся после хлопот друзей Платонова из заключения осенью 1940 года неизлечимо больным туберкулёзом. В январе 1943 года он умер.
С началом Великой Отечественной войны писатель с семьей эвакуируется в Уфу, где выходит сборник его военных рассказов "Под небесами Родины". В 1942 году он добровольцем уходит на фронт рядовым, но вскоре становится военным журналистом, фронтовым корреспондентом "Красной звезды". Несмотря на заболевание туберкулёзом Платонов не оставляет службу вплоть до 1946 года. В это время в печати появляются его военные рассказы:"Броня", "Одухотворенные люди" (1942), "Смерти нет!" (1943), "Афродита" (1944), "В сторону заката солнца" (1945) и др.
За напечатанный в конце 1946 года рассказ Платонова - «Возвращение» (первоначальное название «Семья Иванова»), писатель в следующем году подвергся новым нападкам критики и был обвинён в клевете на советский строй. После этого возможность печатать свои произведения была для Платонова закрыта.
В конце 1940-х годов, лишенный возможности зарабатывать на жизнь сочинительством, Платонов занимается литературной обработкой русских и башкирских сказок, которые печатаются в детских журналах.
Платонов умер 5 января 1951 года в Москве от туберкулёза, которым заразился, ухаживая за сыном.
В 1954 году была издана его книга "Волшебное кольцо и другие сказки". С хрущёвской "оттепелью" начали издаваться другие его книги (основые произведения стали известны только в 1980-х). Однако, все публикации Платонова в советский период сопровождались значительными цензурными ограничениями.
Некоторые произведения Андрея Платонова были обнаружены только в 1990-е годы (например, написанный в 30-е годы роман "Счастливая Москва").

Юность Платонова: семейное воспитание, трудовые университеты. Андрей Платонович Платонов (подлинная фамилия Климентов) родился 20 августа (по старому стилю) 1899 г. в Ямской слободе на окраине Воронежа. Отец его - Платон Фирсанович Климентов, слесарь железнодорожных мастерских, мать - Марья Васильевна, дочь часового мастера, хранительница дома. В семье было одиннадцать детей. Будущий писатель был старшим сыном в этой огромной, «старопролетарской», как он говорил, семье.

Старший сын быстрее лишается детства, беззаботности, он раньше взрослеет. О своей работе в доме, о помощи матери в роли вечной няньки Платонов скажет позднее в автобиографическом рассказе «Семен» (1936): «Лишь года три-четыре после своего рождения Семен отдыхал и жил в младенчестве, потом ему стало некогда. Отец сам сделал тележку из корзины, железных колес, а мать велела Семену катать по двору маленького брата, пока она стряпает обед. Затем, когда родился и подрос еще один брат Семена, он их сажал в тележку сразу двоих и тоже возил по двору...

Время от времени Семен спрашивал у матери в окно:

Мама, пора?

Нет, нет, катай их еще! - отвечала мать из комнаты.

Она там стряпала, кормила и качала последнюю девочку,

стирала, штопала и чинила белье, мыла полы, бедные деньги берегла, как большие».

В этом же рассказе чрезвычайно точно, на непривычном вначале платоновском языке (не «скудные», не «мелкие» деньги, а именно «бедные», деньги нищеты, не спасающие от бедности, сказал он) воссоздана и фигура отца. Он явно выбивался из сил, чтобы на «бедные деньги» прокормить такую «орду». Отец приходил с работы уже в темноте, заставал детей спящими (на полу) и «лазал на коленях между спящими детьми, укрывал их получше и не мог выразить, что он их любит, что ему жалко их, он как бы просил у них прощения за бедную жизнь»...

Ямская слобода в годы раннего детства Платонова, и даже в 1912-1916 гг., мало чем отличалась от обычной степной деревни. «Ямщицкий промысел», содержание конюшен, кузниц, постоялых дворов, прославленных русских троек с колокольчиками, конечно, угас к началу XX в. Обитатели Ямской слободы жили уже как хлебопашцы, огородники, ремесленники. Они искали работы в Воронеже. «В Ямской были плетни, огороды, лопуховые пустыри, не дома, а хаты, куры, сапожники и много мужиков на большой Задонской дороге (видимо, запомнились шествия паломников в известный монастырь Св. Тихона в г. Задонске). Колокол „Чугунной“ церкви был всею музыкой слободы, его умилительно слушали в тихие летние вечера старухи, нищие и я. А по праздникам (мало-мальски большим) устраивались свирепые драки Ямской с Чижевской или Троицкой... Потом наступило для меня время ученья - отдали меня в церковно-приходскую школу», - вспоминал Платонов в 1922 г.

Успевал ли Платонов учиться? Безусловно, важным был процесс самообразования, литературного (с 12-13 лет Платонов писал стихи) и технического. Однако к 1918 г., когда уже свершилась Октябрьская революция, он имел аттестат, позволивший ему поступить в Воронежский железнодорожный политехникум на электротехническое отделение. В 1924 г. на вопрос о профессии Платонов запишет о себе: «Мелиоратор, электротехник». В 1921 г. он даже издаст брошюру « Электрификация ».

Андрей Платонов в годы революции и Гражданской войны (1917-1922). Весть о революции в Петрограде дошла до Воронежа только 26 октября 1917 г. В городе на короткое время - до 12 ноября - возникла ситуация безвластия, вернее, борьбы за власть. Большевики сумели завоевать поддержку солдат, рабочих железнодорожных мастерских, провести ряд митингов. На некоторых из них, видимо, был и молодой рабочий Платонов, числившийся в группе сочувствующих большевикам.

Странного для страшных лет смуты юношу-мастерового, мечтателя, неистового романтика революции, но явно знающего и стихи Бальмонта, И. Северянина, жадно читающего - чуть позднее - статьи В. В. Розанова, модные в те годы книги О. Шпенглера «Закат Европы», Н. Ф. Федорова «Философия общего дела» и т. п., отлично запомнил его духовный наставник этих лет, издатель первой книги «Епифанские шлюзы» Г. 3. Литвин-Молотов. В те годы он был редактором «Воронежской бедноты». Вошел к нему однажды скромный, с бледным лицом юноша, чем-то похожий на Достоевского, положил на стол несколько листочков со стихами и вышел.

«Всюду шла война. От бандитов-душегубов мы не могли еще избавиться и отбиться. В животе и на зубах у нас была оскомина от пшеничного хлеба, пшенной похлебки, пшенной каши, - вспоминал этот старый большевик. - А тут, как по необычной мирской и мирной лире, с листов бумаги несется неслыханная песнь:

Тою ночью, тою ночью чутко спали пашни, села,
Звали молча к ним дороги, уходили на звезду.
И дышала степь в истоме: сердцем тихим,
телом голым,
Как в испуге на дрожащем, уплывающем мосту.

Стихи меня увлекли. Когда оторвался от рукописи, посмотрел и удивился: „А где же автор? Исчез или его не было вовсе? Ho стихотворения лежат, вот они...“»

Этот рассказ передает главное впечатление от Платонова-романтика: он весь какой-то «нездешний», неземной, оторванный от реального восприятия революции. В поэме

А. Блока «Двенадцать» Христос - существо совершенно нематериальное, эфирное - идет «нежной поступью надвьюжной». Платонов также ощущает на себе воздействие каких-то высших сил, идеальных миров. Фактически он выдумывает свой образ революции, свою страну Утопию, некий «общепролетарский дом».

Ранняя публицистика и поэзия Платонова. Этот «плен мечты» для Платонова 1919-1922 гг. был вначале радостным, увлекательным, поистине пленяющим. Если перенестись мысленно в Воронеж этих лет на митинги, вокзалы, на площади в дни праздников, с плакатами и вечным «Интернационалом», если заглянуть в листовки, газеты с громкими пламенными обещаниями «мировой коммуны», то легко представить многое. И прежде всего истоки романтических видений, известной оторванности юноши Платонова от жуткой атмосферы насилия, репрессий, его «невнимания» к крови, смерти, даже к такой «мелочи», как жесточайшее подавление крестьянского мятежа в соседней Тамбовщине (1920-1921).

«Царство рабочего класса длится только год. Сделайте его вечным» (Воронежский красный листок. - 1918. - 7 нояб.).

«Мы пускаемся вплавь. Дружными усилиями мы доберемся до того берега, где обетованная земля наша - Всемирная коммуна» (Воронежская беднота. - 1919. - № 1).

«Солдаты революции, вы взяли Казань, идите дальше, учитесь побеждать. Вы - гренадеры всемирной революции - поведете восставший пролетариат в последнюю „мертвую" схватку» (Воронежский красный листок. - 1918. - 21 сент.).

Молодой мастеровой, мечтатель, живший поистине «на правах пожара», не мог устоять перед этим ураганом пропаганды, псевдосвободы, перед яростными призывами к разрушению старого. «Шершавый язык плаката» (Маяковский), воззвания, клича явно увлек Платонова, и вся его публицистика (за исключением статей экологического плана, программ электрификации) - это шествие Христа в высоте над-вьюжной.

He боясь снизить Платонова, заметим, что он и в шедеврах своей прозы будет тяготеть к упрощению, к «примитиву, лубочной картинке, хитровато-замысловатой притче, где скрытая мудрость обставлена наивным простодушием, словесной несообразностью».

Землю Алексея Кольцова и Ивана Никитина, певцов степи, «ветра с полудня», удалых косарей, юный поэт Платонов как бы в упор не видит. He видит даже того, что прекрасно знает как мелиоратор, техник. Его манит океан космический. Невозможное. Он пишет в эти годы громокипящие стихи, вошедшие в книгу «Голубая глубина» (1922). Это сплошь, как заметил современный критик, «антигуманное вдохновение молодости», ловко спровоцированное, вбитое средой слепое разрушительство:

На земле, на птице электрической
Солнце мы задумали догнать и погасить.
Манит нас неведомый океан космический,
Мы из звезд таинственных будем мысли лить.
(«К звездным товарищам»)

В газетах Воронежа этот юный пророк новой эры без устали сражается с земным, традиционным Богом:

«Бог есть игрушка человеческой жизни... Бог - образ, начерченный рукой человека в свободном желании наполнить жизнь радостью творчества...

Революция - явление жажды жизни человека. Явление его любви к ней. Ненависть - душа революции» («О нашей религии»).

Можно ли выбросить из биографии Платонова эти десятки агиток, «космических» стихов, эти железки воинствующих строк, говорящих об очаровании великой Утопией? О близком рае чисто платоновского «коммунизма», где не будет тайн, где разум победит «темное» чувство, где даже льды Северного полюса будут растоплены потоками теплых ветров из жарких пустынь?

В повести «Сокровенный человек» (1928) Платонов сочинит и поставит перед взором своего героя-странника Пухова такой иронический (но не вполне) плакат 1919 г.:

«Каждый прожитый нами день - гвоздь в голову буржуазии. Будем же жить вечно - пускай терпит ее голова!» В рассказе «Родина электричества» делопроизводитель из села Верчовка Степан Жаренов настолько «свихнется» от этой вошедшей в плоть и кровь упрощающей патетической риторики, что даже о делах электрификации будет говорить в возвышенных и смешных стихах: «Стоит, как башня, наша власть науки, и прочий вавилон из ящериц, засухи разрушен будет умною рукой... У нас машина уж гремит, свет электричества от ней горит... Моя слеза говорит в мозгу и думает про дело мировое!»

Смех и даже особый «страхосмех» у Платонова (т. е. смех запретного анекдота, насмешка над официозным текстом) резко отличен от смехового поведения, скажем, «маленького» героя М. М. Зощенко с его самодовольством глупости. При всем сходстве уродливых рассуждений и косноязычного и бюрократического языка у типичного юмористического персонажа Зощенко («Рассказы Назара Ильича, господина Синебрюхова», 1922) и у персонажей «Котлована» Платонова («мы должны бросить каждого в рассол социализма», «счастье произойдет от материализма, товарищ Вощев, а не от смысла» и т. п.) ощущается различие позиций этих писателей. М. М. Зощенко все время смеется, пародируя, концентрируя казенную лексику, бюрократические неологизмы, он отстраняется от своих пошловатых и смешных персонажей с их классовым «примитивизмом». Андрей Платонов относится к своим чудакам и их «языку», одинаковому и у положительных и у отрицательных, с мучительной любовью, даже болью. Он смеется над тем, что сам в юности воспевал! В качестве первоисточника его сатиры в классической повести «Город Градов» (1927), где бюрократы, «крапивное семя», самоуверенно твердят, что «канцелярия является главной силой, преобразующей мир порочных стихий», что все в мире «течет, потечет-потечет и - остановится», являются его же... пламенно-прожектерские, утопические мечтания.

Письма Платонова о любви. Вечные грезы о земле и небе (космизм мысли Платонова), постоянное возрождение знаков покинутого детства дополнились в Платонове 1922-1927 гг. глубочайшим (и тоже очень возвышенным, усложненным) вдохновением любви, особой музыкой в душе. Эта страница «биографии чувств» объясняет характер лучших платоновских героинь - Фро из одноименного рассказа, Заррин-Тадж из «Такыра», героини «Возвращения» и др. Встреча с Марией Александровной Кашинцевой, учительницей из села Волошина (близ Воронежа), в 1922 г. породила глубокое чувство в душе писателя. Возник диалог - прежде всего в письмах, затем в произведениях (посланиях к любимой) - как вариант лирического автопортрета писателя. М. А. Платонова (после многих просьб) опубликовала в 1975 г. часть писем Платонова (из Воронежа, Тамбова) под названием «Письма о любви и горе», предпослав им такие слова: «Вероятно, люди всегда тоскуют по большой, настоящей любви. Слишком легко и разменно проходит порой это высокое чувство, дающее силу жить, работать, переносить разлуку и великие трудности».

О чем писал Платонов невесте, жене в годы создания «Эфирного тракта», «Епифанских шлюзов», «Города Градова»? Он творил любовь-сновидение, вписывал и себя (и невесту) в особый звездный, космический миропорядок, забывал и о бездорожье (он приходил к М. А. Кашинцевой за 40 верст), о вое волков (их жители деревень распугивали зимой горящими головнями), он творил историю единения двух душ:

«Я шел по глубокому логу. Ночь, бесконечные пространства, далекие темные деревни и одни звезды над головой в мутной смертельной мгле. Нельзя поверить, что можно выйти отсюда... В этот миг сердце полно любовью и жалостью, но некого тут любить. Все мертво и тихо, все далеко. Если вглядишься в звезду, ужас войдет в душу, можно зарыдать от безнадежности и невыразимой муки. - Так далека, далека эта звезда... Мне кажется, что я лечу, и только светится недостижимое дно колодца и стены пропасти не движутся от полета...

Всякий человек имеет в мире невесту, и только потому он способен жить. У одного ее имя Мария, у другого приснившийся тайный образ во сне».

«Надо любить ту вселенную, которая может быть, а не ту, которая есть.

Невозможное - невеста человечества, к невозможному летят наши души... Невозможное - граница нашего мира с другим».

«Любовь - мера одаренности жизнью людей, но она, вопреки всему, в очень малой степени сексуальность. Любовь страшно проницательна, и любящие насквозь видят друг друга со всеми пороками».

Эти письма - ключ к пониманию удивительно нежных, проницательных отношений Любы и Никиты в рассказе «Река Потудань», к душевным взаимосвязям солдат на фронте и их жен и матерей в военных рассказах писателя («Одухотворенные люди»), к его чудесным сказкам («Волшебное кольцо»).

Творческий дебют Платонова в Москве: сборники «Епифанские шлюзы» (1927) и «Сокровенный человек» (1928). Путь к первой книге начался для Платонова с переезда в Москву в июне 1926 г. (на кратковременную работу в ЦК Союза сельского хозяйства), обращения в редакцию «Красной нови» (журнал еще редактировал А. К. Воронский), наконец, предложения издательства «Молодая гвардия» издать «Избранное» (безусловно, это было сделано по инициативе Г. 3. Литвина-Молотова, ставшего председателем правления издательства).

Книга «Епифанские шлюзы» (по названию повести из эпохи Петра I о несчастном строителе шлюзов англичанине Бертране Перри) вышла, и в октябре 1927 г. ее заметил М. Горький: «...русских "молодых" читаю более охотно, даже с жадностью. Удивительное разнообразие типов у нас и хорошая дерзость. Понравились мне - за этот год - Андрей Платонов, Заяицкий, Фадеев, Олеша».

Творческая дерзость Андрея Платонова была исключительно яркой и разнонаправленной. В те годы всех писателей влекла к себе тема распрямления, взлета «маленького человека» в революции, его политического просветления, морального расцвета. Многие стремились показать, что благодаря революции действительно «кто был ничем, тот стал всем». «Маленький человек», как правило, «вырастал» в сражениях, в сабельных походах. Это был «человек с ружьем» (Н. Погодин), матрос с бомбами у пояса, ликующая пулеметчица, наконец, Марютка («Сорок первый» Б. Лавренева), бездумно растившая счет убиваемых. Герой возвеличивался чаще всего событиями, часто оставаясь внутренне малоподвижным, душевно однообразным. Шинель и ружье заранее возвышали его над поэтом-витией, попом, «жалким» интеллигентом. Александр Серафимович, автор «Железного потока», вспоминая беседу с Артемом Веселым, - его талант он ценил, называл, как и молодого Шолохова, «орленком-ореликом» - рассказал позднее, как горделиво ответил этот пулеметчик на предсказание «дальше меня полетишь»:

«Обязан, - загремел Артем. - Чай, мой класс восходящий. Мы Октябрем рождены...»

Андрей Платонов не ссылался на свой восходящий класс, но в повести «Ямская слобода» - она вошла в «Епифанские шлюзы» - представил действительно восходящего из самых низов бытия героя. Главный герой повести - сирота-поденщик Филат, вечный раб у бывших ямщиков в слободе. Он унижен в былой жизни до предела. Мещане слободы, насмешливо говорящие про Филата: «Наш Филатка - всей слободе заплатка», - даже услуги ассенизатора Понтия, чистильщика отхожих ям, самого богатого человека в слободе, отвергают: «Ты насчет ямы, Понтий? Теперча не нужно: Филат намедни горстями по лопухам все расплескал! Хо-хо, Филат жуток на расправу!»

Казалось бы, под рукой Платонова - готовый конфликт богатства и бедности, схема классовой борьбы. И вот-вот начнется желанная - в представлении былого романтика красной бури - гражданская война в масштабе слободы, начнется кровавый праздник мести угнетенного, униженного Филата! Однако писатель уже обладал иным зрением, видел, что сделать из Филата борца со старым миром, с Богом и т. п. не так-то просто, если следовать правде жизни и более человечному представлению о самой революции.

Ведь слобода с ее замедленной жизнью, навыками вялотекущего бытия уже навязала и Фил ату свою «философию надежды», свою «мечту» о «хлебном деле», о будущем. Это будущее должно только повторять настоящее. Филат, оказывается, мечтает накопить сто рублей и... стать владельцем лошади, бочки для нечистот и телеги, чтобы догнать ассенизатора - богача Понтия!

Платонов нашел в этой застывшей жизни свой источник движения, нашел свой сюжет судьбы Филата. В годы войны, революции, всеобщего одичания Филат познакомился, сдружился с другим сиротой, скитальцем, вольным человеком Игнатом Княгиным по кличке Сват. «Подружился Филат и со Сватом теплее кровного родства». И всего-то ведь немногое внес этот веселый, озорной человек, недолго поживший в хате у свалки. Ho он был первым, кто так необычно жалел его, так нежно и душевно приглашал к себе в дом: «Заходи, Филат, чего же ты на ветру стоишь! Я всегда тебе рад, кроткий человек!» Повесть заканчивается действительным восхождением униженного, обезличенного героя: он уходит из слободы, из стихии разобщения, одиночества, убогих мечтаний о бочке к новым людям, к революции как братству, «дружеству» всех сирот.

В период создания «Сокровенного человека» - повести, также замеченной Горьким («У меня есть его повесть о рабочем Пухове - эдакий русский Уленшпигель - занятно», - писал Горький о Платонове А. К. Воронскому), писатель испытывал множество тревог. С одной стороны, он все еще убеждался: скольким людям из низов революция дала биографию, создала личность в безликих, научила ходить прямо, а не согнувшись! Ho, с другой стороны, он еще в 1921 г. заметил, как на майской демонстрации, когда «гремит и движется под солнцем живая революция», вдруг подъезжает к толпе распорядитель, «комендант революции», «официальный революционер, бритый и даже слегка напудренный». «Революция сменилась „порядком“ и „парадом“», - грустно замечает он. He случайно в романе «Чевенгур» герой-романтик Пашинцев, со слезами радости говорящий «Ты помнишь восемнадцатый и девятнадцатый год?», живет в «ревзаповеднике» как смешной реликт ушедшей эпохи. Он не стал официальным революционером, а потому смешон, жалок, обречен. Смешон и жалок будет и бедный Жачев в «Котловане». Эта глубокая грусть породила шедевр антибюрократической сатиры писателя - повесть «Город Градов».

Обе стихии - гордость за революцию и тревога за ее ока-зенивание, парадность, «шариковщину» - очень своеобразно слились, смешались в повести «Сокровенный человек». В ней явился на свет самый коренной, с открытым сердцем (т. е. «сокровенным началом») платоновский скиталец - вечно во всем сомневающийся, наблюдательный, замечающий все случаи самодовольства, честолюбия машинист Фома Пухов. Он называет себя «природным дураком», подчеркивая свою антиофициозность. Он потому и «сокровенный», что не терпит пустой «откровенности», т. е. политизированной болтовни, когда люди не мыслят, а просто заучивают слова.

Повесть не случайно показалась Горькому занимательной: сюжетное развертывание характера Пухова в потоке событий Гражданской войны весьма своеобразно. Пухов - центральное действующее лицо, независимый наблюдатель в цепочке происшествий, массовых деяний народа в 1919-1921 гг. Это и персонаж, и страдающая, многое переоценивающая душа Платонова. Надежды сменяются сомнениями, восхищение героями революции перебивается тревогой за их перерождение: все отражается в сюжете, системе событий, происшествий, определяет их то героический, то сатирический характер.

Начинается повесть с поездки Пухова со снегоочистителем - конечно, опять по Воронежской земле, где-то возле Козлова (Мичуринска), Усмани и Лисок - для восстановления движения поездов. Читатель, вероятно, удивится редкой «бесчувственности» и героя и автора при описании гибели помощника машиниста, наткнувшегося на штырь при резкой остановке паровоза в сугробах на путях: «Жалко дурака: пар хорошо держал!» Удивляет и бесстрастность сообщений о войне: «Белых громила артиллерия бронепоездов», «Казаки (остановившие поезд Пухова. - В.Ч.) сошли с коней и бродили вокруг паровоза, как бы ища потерянное». Ho зато другую подробность, относящуюся к «коменданту революции», «демону революции» Троцкому, к пышным и парадным его разъездам по фронтам, писатель воссоздает с явной насмешкой: «один в целом поезде», «маленькое тело на сорока осях везут». В сущности, уже возникло «революционное» барство, чванство, неравенство. Пухов раздраженно комментирует эти факты: «Дрезину бы ему дать - и ладно! - сообразил Пухов. - Тратят зря американский паровоз!»

Весьма разноплановые эпизоды сменяются быстро: удачно помогает этой смене кадров, психологических состояний героя и мотив, вечно обостряющий жизнеощущения дороги, пути, странствия, хождения.

Ho это стягивание осуществляется через... дробление, накопление подробностей, растягивание на эпизоды единого сюжета страннической судьбы Пухова. Он не экспонирует трагическое и смешное, а весьма активно соучаствует в них. Он сразу и свой и чужой.

Два эпизода этого дробления, развертывания страдающей мысли Платонова на определенных площадках сюжета особенно показательны. Один из них - слитные соразмышления Пухова и автора о красных бойцах, плывущих в шторм в Крым:

«Молодые, они строили себе новую страну для долгой будущей жизни, в неистовстве истребляя все, что не ладилось с их мечтой о счастье бедных людей, которому они были научены политруком. Они еще не знали ценности жизни, и потому им была неизвестна трусость - жалость потерять свое тело. Из детства они вышли в войну, не пережив ни любви, ни наслаждения мыслью, ни созерцания того мира, где они находились...»

Платонову к середине 20-х гг. они, эти красноармейцы, новые властители России, обученные не Марксом, не Лениным, а столь же наивными часто политруками, были во многом уже известны. Они уже порадовали и огорчили его. Он знает их судьбы «с конца». Знает их как в том давнем 1920 г., так и в их настоящем. Знает и провидит в их будущем. He случайно почти одновременно с этой героической сценой и возникает в повести «тема Шарикова».

Два Шарикова - их сходство и различия. Платонову не надо было искать услуг профессора Преображенского и его ассистента Борменталя (герои «Собачьего сердца») для создания феномена Шарикова - самодовольного демагога, носителя примитивного пролетарского чванства - из беззлобного бездомного пса Шарика. Шариков Платонова - не чрезвычайное, не исключительное (как у Булгакова) явление: он и проще, привычнее, будничнее и тем страшнее. «Он готовит десант в Крым и пробует как-то учить бойцов. Вначале он просто радостно метался по судну и каждому что-нибудь говорил». Любопытно, что он уже не говорил, а агитировал, не замечая скудости своих лекций:

«- Ты - рабочий? - спрашивал Шариков у Пухова.

Был рабочий, а буду водолаз! - отвечал Пухов.

Тогда почему же ты не в авангарде революции? - совестил его Шариков. - Почему ж ты ворчун и беспартиец, а не герой эпохи?»

Платонов не остановился на веселом, забавном поведении своего Шарикова. Он, создавший уже «Город Градов», видел его грядущее «восхождение». Вскоре он уже, как и многие, «перегрелся от возбуждения», получил как представитель авангарда властишку, стал «ведать нефтью», ездить в автомобиле. И вот уже Пухов проницательно замечает - отдадим должное сатирической остроте глаза Платонова! - что тот же безграмотный Шариков, выписывая накладные на кусок мануфактуры, на сапоги, старался «так знаменито и фигурно расписаться, чтобы потом читатель его фамилии сказал: товарищ Шариков - это интеллигентный человек».

Отличие платоновского Шарикова от «Шарикова - Шарика» у Булгакова - в глубоком сострадании Платонова к жертвам демагогии, в тревоге не за его судьбу, а судьбу той революции, которую он любил, которую «полуживую вынянчил» (Маяковский). Она уже окаменела, обюрократизировалась, остановилась. В конце концов, булгаковский Шариков единичен, он возникает отчасти в опытном порядке произвольно - на операционном столе у профессора Преображенского. И так же произвольно исчезает, вернувшись к своей «первооснове», добродушному псу Шарику. He исчезает, правда, другой соавтор Шарикова - непрерывно просвещавший и направлявший его Швондер, своего рода «политрук»...

Рождение платоновских Шариковых - это уже конвейер массового перепроизводства «читателей своей подписи», оно неостановимо. У Платонова Шариков возник на более широкой площадке (шире операционного стола в лаборатории-квартире Преображенского), он менее страшен, но более массов, его можно встретить в числе заседающих и прозаседавшихся практически везде. И самое мучительное - Платонов это осознавал - и он неотделим как от своего Шарикова (в близком прошлом!), так и от скептика, пересмешника, вечно сомневающегося Пухова.

Совершенно неслучайно будет одинаков язык персонажей Платонова. И откровенный бюрократ Умрищев в «Ювенильном море» будет вещать: «Каждому трудящемуся надо дать в его собственность небольшое царство труда - пусть он копается в нем». Ho и положительные герои, вроде Прушевского в «Котловане», живут в потоке канцелярита, всяких социологических терминов: «Каждое ли производство жизненного материала дает добавочным продуктом душу в человеке?»

Иосиф Бродский, признав необычайность «корявого» языка Платонова, платоновского «канцелярита», как живописнейшего героя его прозы, изображаемого с таким же вниманием, как события, конфликты и персонажи, писал:

«Первой жертвой разговоров об Утопии (т. е. золотом веке коммунизма, всеобщего рая. - В. Ч.) становится грамматика, ибо язык, не поспевая за мыслью, задыхается... даже у простых существительных почва уходит из-под ног, и вокруг них возникает ореол условленности... Он, Платонов, сам подчинил себя языку эпохи, увидев в нем такие бездны, заглянув в которые однажды он уже более не мог скользить по литературной поверхности».

Андрей Платонов в конце 20-х гг.: трагедия неуслышанности, изоляции от читателя. В 1929 г. Платонов напечатал рассказ «Усомнившийся Макар», а в 1931г. - бедняцкую хронику «Впрок». Эти произведения не были сатирическими в отличие от повести «Город Градов» (1926). В этой повести бюрократы, собравшись на почти семейное застолье, с торжеством грубой силы говорят о себе: «Мы за-мес-ти-те-ли пролетариев! Стало быть, к примеру, я есть заместитель революционера и хозяина! Чувствуете мудрость? Все замещено! Все стало подложным! Все не настоящее, а суррогат! Были сливки, а стал маргарин: вкусен, а не питателен! Чувствуете, граждане?»

«Гражданин» Платонов «чувствовал» и переживал это очень глубоко. Свою тревогу из-за нового неравенства он и выразил в «Усомнившемся Макаре». Атмосфера в стране, в мире - в «капиталистическом окружении», как тогда говорили, - была уже совершенно иной, чем в начале 20-х гг. Страна превращалась в монолитный военный лагерь, готовый к отпору фашизму, она жила в режиме сверхнапряжения, самодисциплины. Жила по законам вынужденного - и добровольно принятого - единогласия. На этом фоне даже скромные, однако многозначные сомнения, тревоги Платонова о душе человека были восприняты как идеологическая двусмысленность, сомнение в успехе реальной индустриализации и коллективизации.

Макар, герой рассказа, пришедший в Москву из деревни, тоже не отрицает значения умных машин, роли знаний, величия новых индустриальных городов и электростанций в степи, пустыне, тайге. Ho он хочет и хрупкую душу сберечь в человеке от нивелировки. «Раз ты человек, то дело не в домах, а в сердце. Мы здесь все на расчетах работаем, на охране труда живем, а друг на друга не обращаем внимания - друг друга закону поручили... Даешь душу, раз ты изобретатель!» - говорит Макар условному «пролетариату».

Заметим, что подобные собирательные образы - «пролетариат», «старушка Федератовна» («Ювенильное море»), «активист» («Котлован»), обычно толкуемый как «Антихрист», «научный человек» (Ленин, Маркс?) - постоянны в прозе Платонова, в спорах идей. Вот и Макар, позволивший себе роскошь сомнений, приходит к памятнику «научному человеку» (видимо, Ленину), ждет от него ответа на свои вопросы не о смысле пятилетки, а о смысле жизни, о сбережении все той же души: «Ho человек тот стоял и молчал, не видя горюющего Макара и думая лишь о целостном масштабе, но не о частном Макаре».

В очерковой хронике «Впрок» (1931) писатель запечатлел комический смысл поспешного устройства коммун, артелей и тому подобного по воле дурашливых фантазеров, фанатиков, заместителей пролетариата «на командных высотах». Они, как и Шариков, «умиляются собственной властью, чувством, совершенно чуждым пролетариату».

После резкой пристрастной критики «Усомнившегося Макара» и «Впрок» Андрей Платонов надолго замолчал: следующая его книга «Река Потудань» выйдет лишь в 1937 г. Многие критические статьи 30-х гг. писателя (незаурядного литературного критика) печатались в журналах «Литературное обозрение», «Литературный критик», «Детская литератора» под псевдонимами А. Вагулов, А. Фирсов, Фома Человеков. Даже два лучших его рассказа «Бессмертие» и «Фро» были опубликованы лишь в журнале «Литературный критик» (1936). Правда, в канун Первого съезда советских писателей опальный писатель дважды съездил в составе писательской бригады в Туркмению.

Первый раз он попал в «горячую Арктику» (Туркмению) в марте 1934 г. и был поражен песками, «великой скудостью пустыни», второй раз - в январе 1935 г. и пробыл в странствиях по пескам, развалинам, на старых караванных путях три месяца. Он обрел здесь - в Хиве, Чарджоу, Красноводске - желанную натуру для рассказа «Такыр» (1934) и знаменитой повести «Джан» (1933-1934).

Годы опалы не были временем небытия, непризнания. Платонова многие знали и любили. А неформальный, внедолжностной и даже антиофициозный авторитет вынужденно молчавшего художника, волна «глухой славы» поднимались столь высоко, что при обсуждении его рассказов «В прекрасном и яростном мире» и «Ты кто?» (18 февраля 1941 г.) Платонова уже называли «классиком рассказа», изумлялись его словесной ткани («присутствует какой-то сильный дух, какая-то большая духовная мощь»), говорили об «огромной любви к миру, к жизни, к познанию».

Итак, «Котлован» (1930). Изнурительный механический труд рабочих, какой-то угрюмый энтузиазм («гражданин обязан нести данную ему директиву») рабочих Чиклина, Сафронова, пришедшего сюда извне Вощева (очередного платоновского правдоискателя), наезды калеки Жачева на тележке (он то и дело «раскулачивает» бюрократа Пашкина, отбирая у него продукты), раздумья инженера Прушевского о своем единстве с этой рабочей массой и своей чужеродности как наемного «спеца» среди этих новых людей... Наконец, появление мудрой девочки-сироты Насти, которая своим существованием придает слепой вере, тупому энтузиазму какой-то светлый, христианский смысл. «Знамена грядущего» - так назвал однажды Платонов детей и детство. Она и стала - на короткое время - этим символом будущего. Увы, как заметил критик А. Урбан, в этих железных колоннах труда, идущих напролом к неведомому им счастью, подгоняемых «активистом», быть символом, знаком, абстракцией невыносимо: «Насте не хватило простой заботы, нежности, ухода...»

В принципе платоновский «котлован» (если искать в повести прямое отражение эпохи индустриализации) совершенно не похож на котлованы, стройки в поэме Б. Ручьева о Магнитке, в романе А. Малышкина «Люди из захолустья», на стройки из романов И. Эренбурга, В. Катаева. Весьма сложно - это под силу лишь специалистам - различить индивидуальности в этой рабочей массе. Исследователь повести А. Харитонов, отмечая нарочитую «сделанность» имен в «Котловане», их знаковость, множество усилий потратил для дифференциации героев, расшифровки их сути через исследование смысла имен.

Эти наблюдения достаточно любопытны, они намечают важные «тропинки», ведущие к сердцевине характеров, раскрывают логику мысли писателя.

Кто такой Вощев, в чем его суть? Он единственный герой в повести, который живет «задумчиво», хочет понять «план жизни», пытается узнать «точное устройство всего мира и того, куда надо стремиться». Он упрекает людей-роботов: «Говорили, что все на свете знаете... а сами только землю роете и спите! Лучше я от вас уйду - буду ходить по колхозам побираться: все равно мне без истины жить трудно». Вощев задумывается над недопустимым при слепой вере, при механическом коллективизме вопросом: «He убывают ли люди в чувстве своей жизни, когда прибывают постройки? Дом человек построит, а сам расстроится? Кто жить тогда будет?»

В повести присутствует комплекс этих вопросов. Они и в репликах героя, и в атмосфере угрюмого труда, и в оценках смерти Насти. Потому полезен и анализ фамилии Вощева, сделанный А. Харитоновым: «Имя его отзывается в таких постоянных мотивах, как вещь - существование - всеобщность - общий - возвращение - всеобъемлющий - вещественный - истощение - умерший - размышление и т. д.». Можно добавить и смысловые мотивы: «воск» - «вощеный», «вотще» (напрасно), наконец, оборот «кур в ощип»... Они говорят о чуткости Вощева, о его печальном итоге.

Точно так же можно - однако с учетом общей позиции Платонова, его метаний между романтизацией эпохи и пессимизмом - расшифровать и смысл имен Жачева («жать» - «нажимать», «жадность, обездоленность», «жачить» (диалектное) - много работать и т. п.), Сафронова (от греческого sophron - здравомыслящий), бюрократа-приспособленца на все времена Льва Ильича Пашкина (очевидна контаминация имен двух вождей революции: Льва Давидовича Троцкого и Владимира Ильича Ленина), зыбкого, растерянного Прушевского («она связана с такими словами, как... порошить, пылить... пороша, порох, прах») и т. п.

Однако главный смысл персонажам и всему содержанию повести придают не имена, не спектры мотивов и ассоциаций, которые они порождают, а сюжет повести, завершение обеих линий - «котлованной» и «колхозной». Завершение это предельно печальное. Упорнейший труд в котловане, под надзором «активиста», кончается смертью Насти, исчезновением смысла, утратой будущего. «Зачем теперь ему нужен смысл жизни и истина, - размышляет Вощев, - если нет маленького, верного человека?» Еще печальнее все обстоятельства построения нового дома в деревне. Здесь сначала построили плот для кулаков, их семей, «всю жизнь копивших капитализм», - и столкнули его в безбрежный океан. Оставшиеся на берегу тоже плачут, прощаясь с ними, а обреченные на гибель жалеют их, целуются на прощание с ними. Затем вовлекли в дело очищения массы от кулачества даже... медведя, вечно угнетенного молотобойца, воспринимающегося двойственно (то как человек, то как зверь). Эти деяния вызвали в итоге страшный шок, своего рода пляску на похоронах, в которой принимают участие даже... обобществленные лошади.

В целом обе линии воссозданы на языке предельно фантастическом, почти абсурдном. Здесь и слезы сострадания, и тревога, и боль. Кто еще мог придумать такую подробность всеобщей пляски, как участие в ней лошадей? «Услышав гул человеческого счастья, пришли поодиночке на Оргдвор, стали ржать».

Можно ли из всего этого сделать упрощенный вывод о Платонове как активном, политизированном противнике индустриализации и коллективизации? He он ли, певец паровоза, мечтал о приходе в село (и в Россию) умных машин, о «золотом веке, сделанном из электричества», о селе Верчовка - «родине электричества»? С другой стороны, он искренне объяснял М. Горькому всю мучительность своей отверженности от того класса, который был ему дорог: «Быть отвергнутым своим классом и быть внутренне все же с ним - это гораздо более мучительно, чем сознавать себя чуждым всему, опустить голову и отойти в сторону» (июнь 1932).

В повести - два слоя событий, жизнеощущений, конфликтов. Чтобы понять самый глубинный, надо вспомнить призыв писателя: «Даешь душу, изобретатель» («Усомнившийся Макар»). Надо всегда помнить, что сам взгляд писателя на смерть, голод, на умирание, на жертву - и это ощущается в «Котловане» - имел особый христианский смысл. Для него в 20-е гг. все строители нового мира, их труд - это жертвование революции, «труд-жертва», «труд-смерть»: умирает личность, с ее смертью рождается новое существо - коллектив.

«Сокровенные» герои Платонова живут в ожидании, в готовности жертвы, самопожертвования. Отсюда - не без воздействия христианской морали - постоянное возвеличение писателем страдания, аскетичного бытия, благородства детей. Исследователь Ю. Пастушенко приводит из записных книжек Платонова запись: «Мертвецы в котловане - это семя будущего в отверстии земли».

Заметим, что идеи о победе над смертью через самопожертвование, о неокончательности гибели (т. е. о грядущем воскрешении) зазвучат и в военных рассказах Платонова.

Готовность к самопожертвованию, к страданию ради великой цели, к самой смерти не означает, что такой народ «и жалеть нечего»: он, мол, будет плясать даже на своих похоронах... Наоборот, вожаки такой массы должны предельно бережно относиться к такому народу, к его доверчивости, идеализму, мечтательности. Его-то и беречь, если он сам о себе готов забыть!

При анализе языка прозы Платонова, обладающего огромной аналитической мощью, следует, видимо, обратить особое внимание на такие дробные единицы текста, в которых ломается привычный грамматический склад книжной речи, нарушается устоявшаяся смысловая связь между словами, где то и дело обнаруживаются сигналы, «нацеливающие» читателя на домысливание, даже на... противоположное сказанному понимание. Живое слово спорит со «словесными трупами», т. е. канцеляритом. Современный писатель Вл. Маканин назвал тексты Платонова «утяжеленным словом». Образцы такого слова, сюрпризов стиля рассеяны везде в его рассказах, повестях, пьесах:

«Время безнадежно уходило обратно жизни»; «Мимо телеги проходили травы назад»; «Мужик подошел на слух этого разговора (не на звук, не на шум. - В. Ч.); «Свет с востока сегодня походил на вспугнутую стаю птиц, мчавшихся по небу с кипящей скоростью в смутную высоту»; «Вон наш вождь, шагом марш (т. е. «шагом марш». - В. Ч.)»; «туманы, словно сны, погибали под острым зрением солнца»; «гнездо свито из зелени забот»; «зеленая страсть листвы»; «Сердце Дванова сдало, замедлилось, хлопнуло и закрылось, но уже пустое. Оно выпустило свою единственную птицу»... Официанта в повести «Котлован» окликают так: «Эй, пищевой! Дай нам пару кружечек - в полость налить!» Прилагательное «пищевой» (пищевые продукты, припасы, отходы) становится подлежащим, а от целого симбиозного образования «полость рта» остается одна «полость».

Можно даже говорить о «диалектике косноязычия», рожденной одним обстоятельством: язык выступает как средство что-то высказать, но что-то и утаить, соединить иронию и патетику, усилить смеховое начало, выделить в жизни героев мгновения «прихода - ухода - дороги» («путешествия с открытым сердцем»), пребывания на «ветхой опушке» города, на «меже» (между цивилизацией и природой). В пьесе «Шарманка» (1929), где сопоставляется механический мир бюрократа Щоева и природный, музыкальный мир двух странников Алеши и Мюд с шарманкой и говорящим роботом, марионеткой из железа - Кузьмой, звучит типичная для всех платоновских скитальцев, романтиков, искателей безграничной свободы вольная песня:

В страну далекую
Собрались пешеходы,
Ушли от родины
В безвестную свободу,
Чужие всем -
Товарищи лишь ветру...

Говорящий, с механической памятью робот - это и Щоев, тоже начиненный речевыми штампами и лозунгами, и его секретарь Евсей, и отчасти наивный Алеша, выдумавший эту эрзац-музыку (в повести «Впрок» появится «аплодирующая машина»). Пьеса «Шарманка» сейчас предстает как одно из высших достижений писателя в его исследовании конфликта между «живым и неживым», между истинной свободой и подделками под свободу, «куклами» (т. е. марионетками без внутренней жизни), механическими аттракционами парадных торжеств.

В пьесе, как это часто бывает у Платонова, появляется любопытная пара иностранцев: профессор Стерветсен из Дании и его дочь Серена. Они хотят купить в России нечто душевное, музыку, сердечность: «Дух движения в сердцевине граждан, теплоту над ледяным ландшафтом вашей бедности! Надстройку!.. У нас в Европе много нижнего вещества, но на башне угас огонь». Щоев предлагает им, всему заскучавшему Западу, свой «товар»: «Купи лучше директивку - по дешевке отгружу». Изобретатель робота Алеша пробует разрушить сделку. Он стыдит Щоева: «Вы не идею, вы бюрократизм за деньги продаете...» Все эти комические треволнения (в итоге вначале был продан робот Кузьма) углубили конфликт между искусственным и естественным, «живым - неживым», выразили коренное свойство платоновской души - томление по прекрасному и яростному миру, творению музыки из бытия.

Рассказы «Фро» и «Возвращение» - вершины русской новеллистики XX в. В середине 30-х гг. Платонов создал несколько рассказов - «Река Потудань», «Июньская гроза», «По небу полуночи», которые свидетельствовали об открытии им Пушкина, Чехова, Толстого. В это время он и как критик писал много статей о русской классике. Эта линия своеобразного возвращения к классической ясности и простоте продолжена была и после войны (на фронте Платонов был корреспондентом «Красной звезды» и там же тяжело заболел) рассказом «Возвращение».

О чем повествует рассказ «Фро»?

Очарование «Фро» не только в «увлечении чувством жизни» героев рассказа, в чрезвычайно полно развернутом «самовыражении» его трех основных героев. Все прежние, знакомые платоновские характеры собраны в рассказе воедино, совмещены в естественной, органичной обстановке. Каждый из них - фанатик своей «идеи», доводящий поклонение ей до полного растворения характера, до односторонности. И вместе с тем эти односторонне развившиеся, далекие от всесторонней одаренности люди крайне близки друг другу, образуют чудесное содружество.

Старик машинист Нефед Степанович с его трогательной надеждой на вызов в депо - старый знакомец после прежних механиков из «Происхождения мастера», «Сокровенного человека». Он ходит вечерами на бугор, чтобы смотреть на машины, «жить сочувствием и воображением», а затем имитировать усталость, обсуждать вымышленные аварии и даже... просить у дочери Фроси вазелина для смазки якобы натруженных рук. Эта игра в работу, продолжение активной жизни позволяют Платонову заглянуть во всю предшествующую жизнь героя, как и в его железный сундучок, где всегда лежал и хлеб, и лук, и кусок сахара. Эта жизнь всерьез, по-настоящему, - и работа, и усталые руки.

Федор - муж Фроси (Фро) - словно повторяет путь одержимых технической идеей героев «Эфирного тракта». Он умчался на Дальний Восток настраивать и пускать в работу некие таинственные электрические машины, ограничив тем самым и себя, и возможность Фроси раскрыть все силы своей натуры в любви, заботе о нем.

Действительный центр всей группы, всей картины - «Ассоль из Моршанска» - жена Федора Фрося, с ее нетерпеливым ожиданием счастья в настоящем, любви к ближнему человеку.

Платонов не побоялся внести в характер и поведение Фроси какие-то мотивы чеховского рассказа «Душечка». Фрося стремится жить подражанием мужу, фанатику технических идей, начинает забивать себе голову «микрофарадами», «релейными упряжками», «контакторами», она искренне и наивно верит, что если между ней и мужем будет «третий», скажем диаграмма резонанса токов, то воцарится полнейшая гармония интересов и чувств в семье.

Любовь - смысл жизни для Фро. При кажущейся «узости» ее стремлений, мещанской ограниченности и наивности - этого боится и героиня! - обнаруживается вдруг ее редкое душевное богатство. Смешная, печальная, живущая почти инстинктом любви, продолжения рода человеческого, Фро рождает неожиданный вопрос: не есть ли любовь сама жизнь, бьющаяся о все преграды, но находящая все-таки возможность для бесконечного развития?

Андрей Платонов создал неповторимый, в известном смысле не поддающийся «разгерметизации» художественный мир, который с неубывающей силой воздействует и на современный литературный процесс.

Имя: Андрей Платонов (Андрей Климентов)

Возраст: 51 год

Деятельность: писатель, поэт, драматург

Семейное положение: был женат

Андрей Платонов: биография

Андрей Платонович Платонов - советский прозаик, поэт, публицист, драматург. Большая часть лучших произведений автора была опубликована после его смерти.

Родился Андрей Платонович в августе 1899 года в Ямской слободе (Воронеж). Мальчик был первенцем в семье железнодорожного мастерового. Отец будущего писателя, Платон Фирсович Климентов, был машинистом паровоза и слесарем, он дважды удостоен звания Героя труда. Мать Мария Васильевна Лобочихина была дочерью часового мастера. После замужества женщина занималась домашним хозяйством.

Семья Климентовых была большой. За свою жизнь Мария Васильевна родила одиннадцать детей. Платон Фирсович проводил в мастерских почти все свое время. Старшие дети с юных лет помогали отцу зарабатывать деньги, чтобы прокормить семью.

В возрасте семи лет Андрей был зачислен в церковно-приходскую школу. В 1909 году мальчик поступил на обучение в городскую четырехклассную школу. С 13 лет будущий писатель начал работать по найму. Юноша пробовал разные профессии, до восемнадцати лет он успел поработать во многих мастерских Воронежа.

Творчество

Андрей Климентов поступил в железнодорожный техникум в 1918 году. Окончить обучение молодому человеку помешала Гражданская война. Для Андрея настал новый период жизни. Гражданскую войну он прошел в рядах Красной Армии. Октябрьская революция стала для молодого человека толчком к творчеству.

В начале двадцатых годов Климентов изменил фамилию и стал сотрудничать с редакциями разных журналов и газет Воронежа. Он попробовал себя как поэт, публицист, критик, обозреватель. В 1921 году из печати вышла первая книга Андрея Платонова под названием «Электрификация». Его рассказы более раннего времени отличаются агрессивностью. Смена тона в творчестве писателя произошла в 1921 году после встречи с будущей женой.

В год рождения своего первенца Платонов выпустил сборник стихов «Голубая глубина». В 1926 году писатель окончил работу над рукописью повести «Епифанские шлюзы». Переезд в Москву и некоторая доля известности вдохновили автора. Следующий год был для Платонова очень плодотворным. Из-под пера писателя вышли повести «Сокровенный человек», «Город Градов», «Эфирный тракт», а также рассказы «Песчаная учительница», «Как зажглась лампа Ильича», «Ямская слобода».

Свои главные произведения Платонов создал на рубеже тридцатых годов прошлого века. В 1929 году он закончил работу над романом «Чевенгур», а в 1930 году – над социальной притчей «Котлован». При жизни писателя эти произведения не были изданы. Его отношения с властью и цензурой были очень натянутыми. Писатель неоднократно попадал в опалу. Повесть «Впрок», опубликованная в 1931 году, вызвала сильное недовольство . Политический деятель потребовал лишить писателя возможности печататься.

Иллюстрация к повести Андрея Платонова “Котлован”

В 1934 году давление власти немного ослабло. Платонов отправился с коллегами в поездку по Средней Азии. Вдохновение пришло к писателю после посещения Туркмении, и он написал рассказ «Такыр», чем вызвал новую волну неодобрения и критики. Когда Сталин читал некоторые из произведений Платонова, он оставлял на полях пометки в виде бранных слов, характеризующих автора.

Писатель Андрей Платонов

Несмотря на недовольство власти, писатель смог опубликовать в 1936 году несколько своих рассказов. После начала Второй мировой войны в его творчестве появилось место для фронтовой темы. В пятидесятых годах Платонов сосредоточил свое внимание на литературной обработке народных сказок.

Личная жизнь

Андрей Платонов женился в возрасте 22 лет. Его избранницей стала Мария Кашинцева. Девушка была первым серьезным увлечением писателя. Через 6 лет после начала семейной жизни Платонов написал рассказ «Песчаная учительница», который посвятил супруге. В основу сюжета легли факты из биографии Марии Александровны.

Андрей Платонов с женой Марией Кашинцевой

Будущая жена писателя в 1921 году уехала в захолустье, чтобы избежать отношений с Платоновым. Этот «побег от любви» и лег в основу рассказа об учительнице. Мария жила в шестидесяти километрах от города. Писатель навещал невесту два-три раза в месяц. Беременность Марии окончательно решила вопрос ее отношений с Платоновым. Писатель своей настойчивостью склонил девушку к замужеству в 1921 году. В 1922 году в семье родился сын, мальчика назвали Платоном в честь отца писателя.

В том же году от отравления ядовитыми грибами умерли брат и сестра прозаика. Он испытывал сильные душевные муки, разрываясь между счастьем супружеской жизни и семейным горем. Мать писателя не нашла общего языка с невесткой, Андрей Платонович оказался в сложной ситуации. Ему так и не удалось примирить двух главных женщин в своей жизни.

В 1929 году в возрасте 54 лет мать прозаика умерла. Через семь лет после ее кончины Платонов написал рассказ «Третий сын», посвященный Марии Васильевне.

Жизнь внука Климентовых оказалась короткой и трагичной. Платон много болел в детстве, вырос капризным и бесконтрольным юношей. В возрасте пятнадцати лет он попал в тюрьму. В заключении Платон заболел туберкулезом. Молодой человек скончался от чахотки в возрасте двадцати лет. Незадолго до своей смерти Платон Андреевич стал отцом.

Личная жизнь писателя имела отражение в творчестве Платонова. Его герои страдали вместе с ним, любили вместе с ним, сходили с ума и умирали. Платонов стал дедом, но потеря сына сломила его внутренний стержень.

В 1944 году Мария Александровна решилась на вторые роды. На свет появилась дочь писателя Маша. Платонов в то время уже был болен чахоткой. Фото последних лет жизни писателя дает ясное представление о состоянии его души и тела.

Смерть

Во время Второй мировой войны Андрей Платонович в чине капитана служил фронтовым корреспондентом газеты «Красная звезда». Писатель участвовал в боевых действиях, не отсиживался в тылу, был скромен в солдатском быту. По одной из версий, чахоткой Платонов заразился именно на войне. Солдатский быт помог писателю собрать материал для фронтовых рассказов и очерков, которые были напечатаны в журнале «Красная звезда».

В 1943 году умер единственный сын писателя. Платонов ухаживал за ним долгое время, но юноша так и не смог оправиться после тюремного заключения. По одной из версий, писатель заразился туберкулезом от сына.

В 1946 году Платонов был демобилизован из-за болезни. В этом же году он закончил работу над рассказом «Семья Иванова», который появился в печати под названием «Возвращение». Волна критики снова накрыла Платонова с головой. Он был обвинен в клевете на воинов-победителей и отлучен от печати.

Последние годы жизни Платонову пришлось ради заработка заниматься черновым литературным трудом. Творчество писателя сосредоточилось вокруг переработки народных сказок. Интерес к детской литературе появился у Платонова из-за его маленькой дочки Машеньки. В 1950 году писатель закончил работу над сказками «Неизвестный цветок» и «Волшебное кольцо». По мотивам этих произведений советские мультипликаторы создали в конце семидесятых годов мультипликационные фильмы.

Памятник Андрею Платонову в Воронеже

Умер писатель зимой 1951 года в Москве от чахотки, похоронили его на Армянском кладбище. В 1952 году окончился жизненный путь отца писателя. Жена Платонова скончалась в 1983 году, она пережила мужа на три десятка лет. Их дочь Мария Андреевна посвятила свою жизнь работе по публикации произведений отца. Она также создала одну из версий его биографии.

Книги Платонова стали активно издаваться в восьмидесятые годы прошлого века. Произведения автора вызвали волну интереса у нового поколения читателей. В 2005 году Мария Андреевна умерла и была похоронена на Армянском кладбище.

Библиография:

• 1920 - рассказ «Чульдик и Епишка»
• 1921 - рассказ «Маркун», брошюра «Электрификация»
• 1922 - книга стихов «Голубая глубина»
• 1927 - повести «Город Градов», «Сокровенный человек», «Эфирный тракт», рассказы «Ямская слобода», «Песчаная учительница», «Как зажглась лампа Ильича»
• 1929 - роман «Чевенгур»
• 1929 - рассказы «Государственный житель», «Усомнившийся Макар»
• 1930 - «Котлован», «Шарманка» (пьеса)
• 1931 - «Бедняцкая хроника» «Впрок», пьесы «Высокое напряжение» и «14 красных избушек»
• 1934 - повести «Мусорный ветер», «Ювенильное море» и «Джан», рассказ «Такыр»
• 1936 - рассказы «Третий сын» и «Бессмертие»
• 1937 - рассказы «Река Потудань», «В прекрасном и яростном мире», «Фро»
• 1939 - рассказ «Родина электричества»
• 1942 - «Одухотворённые люди» (сборник рассказов)
• 1943 - «Рассказы о Родине» (сборник рассказов)
• 1943 - «Броня» (сборник рассказов)
• 1945 - сборник рассказов «В сторону заката солнца», рассказ «Никита»
• 1946 - рассказ «Семья Иванова» («Возвращение»)
• 1947 - книги «Финист - Ясный Сокол», «Башкирские народные сказки»
• 1948 - пьеса «Ученик лицея»
• 1950 - сказка «Неизвестный цветок»